Трильби

О нежный друг, без нас что будет с вами?
Дом опустел, и сгинул Трильби след.
Пусть меркнет память прошлого с годами —
Ее вам не забыть! И знаете вы сами,
Что, право, обойди хоть целый свет,
Нам равных ножек нет!

Глубоко вздохнув всей своей могучей грудью, Таффи, не дыша, читал «характерные для французов вирши» (как он отозвался потом об этой трогательной маленькой поэме). Он весь трепетал от нежности, жалости и милых сердцу воспоминаний и, задыхаясь, твердил про себя: «Дорогая, дорогая Трильби! Ах, если б только ты любила меня, я бы не допустил, чтобы ты меня покинула, ни за что на свете! Ты была предназначена мне!»

Вот в чем заключалось «романтическое прошлое» Таффи, как, конечно, давно догадался читатель.

Лэрд был глубоко растроган и не мог говорить. Любил ли он тоже Трильби? Любил ли он вообще когда-нибудь? Он не сумел бы на это ответить. Но он думал о приветливом нраве Трильби, о ее бескорыстии, жизнерадостности, о ее невинной ласковости, забавной и шаловливой грации, ее умении заполнять все своим присутствием. Он вспоминал, как прелестно она выглядела, как мягко звучал ее голос. Он понимал, что ни одна из встреченных им в жизни женщин не могла идти в сравнение с этой бесприютной странницей, этой длинноногой, веселой гризеткой из Латинского квартала, гладильщицей тонкого белья, «бог знает кем»!

«Черт бы их всех побрал! — воскликнул он мысленно. — Нужно было мне самому на ней жениться!»

Маленький Билли молчал. Он чувствовал себя еще более несчастным, чем за все последние пять долгих лет, при мысли, что способен с сухими глазами, с ровным пульсом глядеть на такое потрясающее напоминание о самом заветном. И по меньшей мере в тысячный раз он холодно и бесстрастно подумал, что лучше было бы ему давно лежать в могиле.

У друзей были слепки рук и ног Трильби и ее фотографии. Но ничто не могло бы с такой силой вызвать в памяти пленительный и милый образ Трильби, как этот маленький шедевр, сделанный рукой настоящего артиста, этот волею судьбы запечатленный миг счастья! «В нем вся Трильби, — нельзя допустить, чтобы рисунок погиб», — подумал Лэрд.

В молчании вернули они ключи мадам Винар. Она сказала: «Вы видели — да — ногу Трильби? Какая хорошенькая! Это месье Дюрьен заказал вделать рисунок в стекло, когда вы уехали, а месье Гино сочинил эпитафию. Бедняжка Трильби, что с нею сталось? Такая хорошая девушка! А какая красавица! И такая резвушка, такая резвушка! Как она вас всех любила, особенно месье Билли — правда?»

Затем она настояла на том, чтобы они выпили еще по стаканчику дюрьеновской наливки, и потащила их через двор смотреть свою коллекцию старых вещей — великолепнейшее собрание! — подробно рассказывая, с какого пустяка она начала это теперь разросшееся дело.

— Посмотрите-ка на эти часы! Они времен Людовика Одиннадцатого, который собственноручно подарил их мадам де Помпадур (!). Я купила их на распродаже в…

— Скоулько? — спросил по-французски Лэрд.

— Сто шестьдесят франков, сударь, это очень дешево — просто счастливый случай, и…

— Бэ-ру, — сказал Лэрд, имея в виду: «Я беру их».

Потом она показала красивое платье из парчи, которое она так удачно выторговала за…

— Скоулько? — спросил Лэрд.

— Это? Триста франков, сударь, но…

— Бэру, — сказал Лэрд.

— А вот к нему туфли, и…

— Б-э…

Но здесь Таффи схватил Лэрда за руку и с силой потащил его прочь из подвала, чтобы спасти от этой искусительницы.

Лэрд сказал ей, куда прислать покупки, и они долго обменивались выражениями признательности и добрыми пожеланиями, пока наконец не оторвались от супругов Винар.

Но через минуту Лэрд бросился назад и торопливо зашептал мадам Винар: «О… хм… ноуга Трильби на стэне, вы знаете, вырежьте стэнку со стэклом и все штоу там есть — понятноу? Скоулько?»

— Ах, сударь! — сказала мадам Винар. — Это немного трудно, вы сами понимаете, вырезать ее… Если хотите, мы поговорим с домовладельцем и, коли стена деревянная, может, удастся что-нибудь сделать. Только нужно…

— Бэру! — ответил Лэрд, помахав на прощанье рукой.