Часто возникали споры из-за того, что Джон считал хорошей картину Сары, которая, по их мнению, не удалась, и наоборот. Наконец он решил выяснить, по каким вообще критериям картина считается хорошей или плохой. Поскольку до сих пор он не понимал ни слова из того, о чем говорили Сара и ее друзья, он начал читать книги об искусстве или проводить целые дни в Музее современного искусства, где он украдкой затесывался в группу экскурсантов, пока его не узнавали и не начинали задавать неприятные вопросы. И по мере того как он самоотверженно слушал объяснения по поводу картин, ничего в них не понимая, в нем начала зреть мысль о том, что рисование может стать тем направлением в его жизни, которое он все время искал. А как он мог найти его раньше, будучи сыном сапожника, с братьями, один из которых стал налоговым инспектором, а другой – пилотом истребителя? И он начал рисовать.
Как выяснилось позже, это была плохая идея. Он ожидал, что Сара обрадуется, но та лишь болезненно критиковала все, что он рисовал, высмеивала его старания перед друзьями. Джон не сомневался в том, что каждое ее слово было справедливо, покорно сносил всю критику и считал ее поводом работать еще усерднее. Он с удовольствием брал бы уроки, но не мог себе позволить этого ни по финансам, ни по времени.
Несколько недель он смотрел в четыре часа утра телевизионный курс рисования, прерываемый рекламными паузами, не пропуская ни единой передачи. Там показывали, как рисовать окруженные пихтами лесные озера или ветряные мельницы, выступающие роскошными силуэтами на фоне заходящего солнца. Несмотря на то что он ни разу не видел своими глазами ни то, ни другое, Джон полагал, что ему вполне удавалось следовать указаниям, хотя наблюдавшая за этим Сара даже не критиковала его, а только закатывала глаза.
Однажды в тематической газете появилась коротенькая заметка о художнице Саре Брикман и ее работах, которую Джон вырезал, вставил в рамочку и гордо повесил над кроватью. Вскоре после этого появился потенциальный покупатель – паренек с Уолл-стрит с напомаженными волосами, в рубашке в широкую полоску и подтяжках, который несколько раз подчеркнул, что для него искусство – это инвестиции и что он хочет вовремя вложить деньги в художников, которые, вполне возможно, скоро станут известны. Очевидно, он считал это гениальной идеей. Сара провела его по ателье, показала ему свои картины, однако, похоже, он не знал, что с ними делать. И только когда его взгляд упал на одну из ранних работ Джона – дикий, пестрый силуэт города, от которого Сара только недовольно воротила нос, – он тут же пришел в неописуемый восторг. Он предложил десять тысяч долларов, и Джон просто кивнул.
Сара с грохотом захлопнула дверь ванной, едва покупатель и картина покинули квартиру. Джон, еще сжимая в руках пачку денег, постучал и поинтересовался, что случилось.
– Ты хоть понимаешь, что ты одной своей поганой картинкой заработал больше денег, чем я за всю свою жизнь? – наконец закричала она.
После этого их отношения так никогда и не стали прежними и вскоре закончились, в феврале 1990 года – по воле случая, как раз в тот самый день, когда в СМИ прорвалось известие об освобождении Нельсона Манделы. Сара сказала Джону, что все кончено, и так оно и было. Он нашел пристанище у Марвина: в квартире, которую тот снимал с другими ребятами, как раз освободилась неуютная длинная комната, и спустя пару дней Джон сидел там на полу со своими скудными пожитками, все еще не понимая, что произошло.
Продажа городского пейзажа осталась его единственной удачей на художественном поприще; деньги закончились быстрее, чем он мог предположить. После вынужденного переезда ему, конечно же, пришлось бросить работу в прачечной, и, побегав пару недель, когда счет его окончательно растаял, он наконец нашел новую работу в пиццерии, которую держали индийцы, предпочитавшие нанимать молодых людей итальянского происхождения. На юге Манхэттена это означало пробираться через колонны более или менее движущегося транспорта и знать все возможные проходы между кварталами. Благодаря этой работе у Джона появились крепкие ножные мышцы и тренированные легкие, а также кашель, похожий на тот, что бывает у курильщиков, – из-за выхлопных газов, которые приходилось вдыхать, – но вот денег на жизнь почти никогда не хватало. И дело было не в том, что в комнате с трудом можно было найти место для рисования, и не в том, что даже в солнечные дни не хватало света; у него просто почти не оставалось на это времени. Работа заканчивалась поздно ночью и нередко утомляла его настолько, что на следующее утро он спал как убитый, пока громко трезвонящий будильник снова не отправлял его на Манхэттен. Каждый раз, когда он брал выходной, чтобы поискать другую работу, из-за неполученной выручки он снова скатывался в минуса.