Триллион долларов. В погоне за мечтой

– Этот заказ стал поворотным моментом всей моей жизни, – заявил Малькольм Маккейн. Теперь они оба сидели в креслах в уголке для переговоров, Маккейн – наклонившись вперед, опершись локтями на колени. Он не спускал взгляда с Джона. – Вакки с самого начала напустили туману, мол, не скажем, в чем, собственно, дело. Некоторое время я подозревал, что они хотят отмывать через систему, которую я должен был написать, деньги для мафии. Но что бы вы ни хотели скрыть на фирме, когда вы заказываете компьютерную систему, все всплывает. Программист – он как исповедник, ему вы должны сказать даже то, что хотите скрыть от финансового управления или властей, потому что иначе программа работать не будет. Я ведь должен тестировать программу, и, когда у меня на экране появилась сумма в 365 миллиардов долларов, у меня чуть глаза не вывалились из орбит, можете себе представить.

– 365 миллиардов? – озадаченно повторил Джон.

Маккейн кивнул.

– За более чем двадцать пять лет, которые прошли с тех пор, ваше состояние выросло почти втрое.

Джон открыл рот, но в голову ничего не пришло, поэтому он закрыл его снова.

– Будем откровенны, – продолжал Маккейн. – До того момента Вакки тщательно следили за тем, чтобы были закрыты все двери в подвал, когда я находился в доме. Но я сказал им, мол, подозреваю, что речь идет о деньгах мафии или состоянии, нажитом на наркобизнесе, и им так или иначе пришлось показать мне архив и завещание Джакомо Фонтанелли, пояснить мне причины того, почему я не должен обращаться в полицию. – Маккейн покачал головой. – Я был в полном восторге. Это казалось самым невероятным, что мне доводилось слышать в жизни. И я был уверен – абсолютно уверен – в том, что нашел свое предназначение. Я уволился из Ай-би-эм, вернул свои небольшие сбережения в Лондон и принялся изучать экономические науки, народное хозяйство, экономику и организацию производства, все сразу. Я жил в дешевой мансарде без отопления, годами носил одни и те же брюки и пиджак, никуда не ходил, не курил, не пил, жил, словно монах, – и поглощал материал, как не поглощал его никто и никогда. Я всегда сидел на первой парте, мучил преподавателей вопросами, сдавал все экзамены на самые лучшие оценки. Закончив учебу, я пошел в банк, работал брокером, изучил на практике все то, что только можно узнать об акциях, дополнительных процентах, торговле валютными фондами и так далее. Потом основал свою фирму, на свои деньги, заемные и наследство от отца, работал ночи напролет, пока не смог нанять первого работника, продолжал вкалывать, и затем мы вышли в плюс и дело пошло на лад. И все эти годы в хорошие и плохие времена я всегда с нетерпением ждал этого момента, сегодняшнего дня, когда я окажусь напротив вас, наследника состояния Фонтанелли, наследника триллиона долларов.

Джон заметил, что смотрит на мужчину широко раскрытыми глазами. Выглядел он, наверное, смешно. Но от Маккейна исходила такая энергия – почти физически осязаемая решительность, – что возникало ощущение, будто сидишь напротив раскаленной печки.

– Боюсь, – медленно произнес Джон, – что я еще не совсем понимаю.

– Моя миссия, задача всей моей жизни, – заявил Маккейн, двигая мощными челюстями, – помогать вам, способствовать исполнению вами пророчества Джакомо Фонтанелли. Не больше и не меньше. Все, что я делал до сих пор, – учеба, создание этой фирмы, – было только подготовкой к этой задаче, только тренировкой, упражнением, боем с тенью. Мне нужно было научиться обращаться с деньгами, с большими деньгами. Если я хочу быть вам полезным, то должен уметь плавать в море крупных капиталов. Причиной было только это. Богатство меня не интересует. Езжу я на «ягуаре» или вынужден ходить пешком – мне все равно. Тогда, двадцать пять лет назад, я получил свободу, которую дает человеку абсолютная одержимость целью, видением. С тех пор я знаю, зачем появился на свет. Я убежден в этом настолько же твердо, как и в том, что завтра утром снова взойдет солнце, что не случай привел меня во Флоренцию, а провидение. Сегодняшний разговор я мысленно проводил уже тысячи раз. Двадцать пять лет я работал на этот день, этот момент. Все, что у меня было, – это дата, 23 апреля 1995 года, и номер телефона. Номер телефона комнаты для гостей, уже тогда подготовленной на вилле. Я нашел его в списке телефонных техников, которые прокладывали линию и в подвал конторы. Я знал, что семья Вакки не изменит этот номер. И теперь, – почти с экстатическим удовлетворением добавил он, – ожидание завершилось. Вы здесь.

Джон судорожно сглотнул, не зная, что ответить. Этот человек был либо полным безумцем, либо гением. Или и тем, и другим одновременно.

– Откуда, – спросил он, – вы знали, что Вакки не изменят телефонный номер?

На лице Маккейна промелькнула мрачная улыбка, но глаза остались серьезными.

– Что ж, символичность числа 23 очевидна. Назначенный день. И им было неизвестно, что я знаю номер. Я старался, чтобы это не всплыло. Я понимал, что должен действовать втайне.

– Почему же?