– Убытки? – Джон нахмурил лоб, изучая цифры. Они ничего ему не говорили. Он должен поверить ей, положиться на то, что она знает, о чем говорит. – Но как он мог оставить состояние, если у него его не было?
– Этот вопрос я тоже задала себе. Поэтому я охотилась за остальными документами Джакомо Фонтанелли – кстати, с помощью Альберто Вакки, который, похоже, знает в этой стране всех, – сказала она, подняла крышку старого на вид металлического ящичка и вынула оттуда столь же старый на вид листок бумаги. – И наконец нашла вот это.
Там было несколько листков с колонками чисел. Джон уставился на них, попытался понять, что именно он видит. Цифры были странными, двойка напоминала волну…
– Это годы? – вдруг дошло до него. – Вот, 1525, 1526… – Он пролистал до конца. – Заканчивается 1995 годом.
– Бинго! – сказала Урсула. – Это расчет того, как будет развиваться состояние с учетом простых и сложных процентов. И обратите внимание на почерк – он четкий, точный, буквы ровные. Кто бы это ни написал, это точно не Джакомо Фонтанелли. То, что вы видите, – это письмо, полученное им примерно в 1523 году.
Джон уставился на ряды чисел, и ему вдруг показалось, что в глазах защипало.
– Это значит…
– Что это были не его деньги и не его идея, – произнесла она чудовищные слова. – Кто-то другой разработал весь план и предоставил для него деньги.
Ему вдруг показалось, что земля качнулась под его ногами.
– Тот, кто написал письмо? – Он перевернул листки до самого конца. – Этот… что это значит?
–
– Якоб Фуггер Богатый, – услышал собственный голос Джон. Маккейн упоминал это имя.
Ее глаза были словно огромные загадочные драгоценные камни.
– Более того, – сказала она. – Я думаю, что вы его потомок.
Когда он сидел и смотрел на нее, он казался таким открытым и беззащитным, что больше всего ей хотелось обнять его. Не осталось ни следа наглости, которую она увидела в нем в прошлый раз, лишь притяжение, действительно настолько сильное, что все сигнальные устройства били тревогу, заставляли ее думать о Нью-Йорке, о Фридгельме, обнаженном, изменяющем ей с незнакомой женщиной, о своей безумной ярости. Спустя столько времени она все еще ощущала шрамы на ранах, нанесенных ее душе. Ощущала их при виде этого мужчины, к которому ее влекло необъяснимым образом, как будто он был кем-то, кого она долго ждала, кем-то, кто долго отсутствовал и наконец вернулся.
Но, конечно же, этого не должно быть. Не может быть. Это не так. Нет, она просто разволновалась из-за разыгравшейся внезапно три недели назад болезни старого Вакки. Близость смерти создала исключительную ситуацию, из-за которой все чувства, все ощущения стали сильнее, пробудили жажду жизни… Нужно быть настороже. Ни на что не поддаваться.
Сфера фактов и исторических теорий была ее надежной крепостью. Она ухватилась за историю, словно за спасательный круг.
– Все сходится. Якоб Фуггер родился в 1459 году, младший из семерых сыновей, и вообще-то ему прочили духовную карьеру. Однако после того, как четверо его братьев умерли от инфекционных болезней, как полагают, в сентябре 1478 года Якоба отозвали из монастыря обратно на фирму в Аугсбурге. Первым делом он отправился в Италию, чтобы изучить дело с самого начала на базе тамошних филиалов Фуггеров. Сначала он поехал в Рим, а вскоре после этого в Венецию, где прожил около года. Затем он вернулся обратно в Аугсбург, чтобы стать тем, кого назовут Богатым. – Она отложила книгу в сторону, посмотрела на него. – Согласно официальной исторической точке зрения у Якоба Фуггера не было детей по неизвестным причинам. Его часто обвиняют в импотенции, но это маловероятно. Более вероятная причина бесплодия – болезнь в раннем возрасте. Но как бы там ни было, тогда, в 1479 году, он был молод, ему было около двадцати лет, и он находился в Венеции, городе, пульсом которого являлась торговля, непривычный к сильной жаре и палящему солнцу… Возможно ли, чтобы это не оказало на него влияния? Маскарады, часто безудержные и разгульные… Можно ли представить себе, чтобы он, молодой здоровый мужчина, провел в этой атмосфере целый год, не заведя даже короткого романа? И даже если впоследствии он стал бесплодным, разве не вероятно, чтобы тогда, в расцвете лет, он хотя бы однажды не проявил способность к производству потомства? Вполне возможно, вполне логично, что во время своего пребывания в Венеции Якоб Фуггер сделал ребенка женщине и уехал, так и не узнав об этом. Женщине, о которой нам известна только ее фамилия.
Он посмотрел на нее, понимающе кивнул.
– Фонтанелли.