Триллион долларов. В погоне за мечтой

Маккейн бушевал среди гор документов, лежащих на полу его офиса. Это было уже невыносимо. Но после того, как несколько дней назад наконец доставили стальной шкаф, который, под его присмотром, конечно же, был установлен и привинчен к полу, ему уже и не нужно было это выносить. Стопочку за стопочкой перекладывали, сортировали, помещали в ящик, папку, присваивали регистрационный номер и технический паспорт, все аккуратно, можно найти в любой момент, взять в любой момент. В углу стоял шредер, но работы у него было мало: Маккейн не любил уничтожать документы. Слишком часто возникала необходимость посмотреть подробности даже завершенных проектов и дел: для того чтобы поучиться на собственных ошибках, либо для того чтобы задокументировать изменение текущих данных.

Шкаф был чудовищем, но настолько искусно вписанным в интерьер, оббитым древесиной орешника, что почти не бросался в глаза. Маккейн предпочел бы палисандр, но это не годилось для директора концерна, на стягах которого написана забота об окружающей среде. Нужно следить за подобными вещами. Он уже давал интервью в этом офисе, даже журналистам различных телекомпаний, и шкафы из тропической древесины смотрелись бы нехорошо. Несмотря на то, что в его глазах это было типичным примером недальновидного подхода к решению проблем с окружающей средой, без учета всех связей. По его мнению, самым действенным способом борьбы с выжиганием тропических лесов является возможность выгодно продавать растущие в них деревья вместо того, чтобы сжигать их. Но он не питал надежд относительно того, что удастся втолковать это кому-нибудь из журналистов, не говоря уже об общественности.

Он то и дело выглядывал за двери, но в приемной еще царили утренняя тишина и покой.

– Неужели я единственный идиот, который пытается прикладывать усилия к чему-то в этом мире? – проворчал он однажды, закрывая за собой дверь.

Это была трудная работа. Каждая папка предназначалась для одного дела, для завоевательного похода, для вторжения. И не все эти проекты были успешны, наоборот. Становилось все труднее и труднее. Биржевые ориентировки росли как безумные, у каких-то смехотворных предприятий внезапно оказывалась биржевая стоимость в несколько миллиардов: у каких-то Интернет-фирм, в буквальном смысле слова состоявших из ничего – имени, офиса, пары вшивых компьютеров, – и за все время своего существования не получивших ни единого цента прибыли. Ну ладно, он все равно не хотел их иметь, но на то, чтобы разобраться с ними, требовалось время. Непосильно. И что самое горькое: он сам в значительной степени приложил к этому руку, со всеми биржевыми маневрами, которые проводила в прошлом фирма «Фонтанелли энтерпрайзис». Поглощения фирм, оплаченные напечатанными на ровном месте акциями, так сказать, воздухом. Теперь все возвращалось.

Наконец, когда часы показывали без десяти семь, первая секретарша неохотно явилась на работу.

– Кофе! – зарычал он, обращаясь к ней, еще прежде, чем она успела снять пальто. – Целый чайник!

А Джон Фонтанелли был в Италии, еще у Вакки. Только бы они не нажужжали ему что-нибудь опять. Он чувствовал сильное желание швырнуть чем-нибудь в стену, когда он думал о том, как можно было повлиять на все, каких страшных вещей можно было избежать, если бы он мог начать пользоваться состоянием Фонтанелли двадцать лет назад. Слишком поздно! Он вынужден был думать об этом слишком часто, слишком часто приходить к такому выводу. Слишком медленно! Все, за что он брался, что приводил в движение, гнал вперед, – все двигалось слишком медленно, сколько бы он ни пытался, ни угрожал и ни разговаривал.

Он посмотрел на карту мира, висевшую за его столом, на которую были нанесены все филиалы, предприятия, капиталовложения, кооперации и дочерние предприятия, их монополии и рынки, степень их влияния. Это была беспримерная империя, но она по-прежнему была еще слишком мала и слишком слаба, чтобы остановить ход вещей. И было неясно, как все это должно измениться. Они начали слишком поздно и слишком медленно двигались вперед.

В дверь постучали. Кофе. Он принял его и потребовал соединить его с профессором Коллинзом. Поднялся, попивая кофе из чайника, уставился в окно и стал ждать.

На двадцать лет раньше – и можно было бы предотвратить схождение лавин. Все, что они сейчас пытались сделать, – это остановить их. Безнадежно.

Телефон. Коллинз, заспанный голос.

– Мне нужны результаты, – потребовал Маккейн. – Я приеду к вам, только скажите когда.

– В следующую пятницу? – предложил профессор. – До тех пор…

– Согласен. В пятницу в пять я буду у вас, – произнес Маккейн и положил трубку.

– Знаешь, от чего мне немного неловко? – спросил Джон.

– От того, что ты вел себя так безудержно? Что ты ревел, словно обезумевший от похоти бык?

– Я?

– Не знаю. Может быть, и я.

– Нет, мне неловко, что я забыл о Марко и Крисе. Они, наверное, целую ночь в машине просидели. Они подумают неизвестно что.