Шкаф с документами. Когда открыли все двери, он оказался настоящим монстром. Джон изучал каталог, тщательно составленный указатель папок, всю внушающую почтение систему, которой нельзя было ожидать от Маккейна, учитывая состояние его автомобиля или его изобретательность в отношении ежедневного выбора галстука, точнее сказать, абсолютное отсутствие изобретательности. Но один взгляд в этот с безжалостной дисциплиной ведущийся архив открывал целеустремленность, от осознания которой захватывало дух, почти чудовищную одержимость миссией, для выполнения которой ни одна жертва не была слишком велика, ни личная, ни какая бы то ни было в принципе.
Вот, папка об «Эксоне». Джон прикоснулся к ней, спросил себя, что он может обнаружить там, и решил ее не трогать, посмотреть позже, а затем он увидел корешок, наполовину скрытый тенью от верхней полки, с надписью «Фонтанелли, Джон».
Он вынул папку, открыл ее. В ней оказалась вся его жизнь – аккуратно собранный отчет нью-йоркского детективного агентства «Дэллоуэй».
И так далее, и тому подобное.
Это Дэллоуэй, кем бы он там ни был, подметил чертовски верно. Джон пролистал отчет. Копии школьного аттестата, фото с ним, разъезжающим на велосипеде по Манхэттену, даже копии его жалких выписок со счета, пока тот у него еще был. Документы о его родителях, его братьях, и смотри-ка, Элен три года лечилась у психотерапевта! Об этом Чезаре никогда ничего не говорил.
И, конечно же, протокол допуска к полетам для Лино. Он задумчиво пролистал страницы, пока не добрался до последней, на которой и тогда, и сейчас было написано: «бесплоден».
Одно слово, развязавшее войну между братьями.
Ну что ж. Он снова захлопнул папку и хотел уже было поставить ее обратно, когда его взгляд упал на другую, стоящую за его досье, из-за чего она сразу не бросилась в глаза.
– Ну-ка, – негромко произнес Джон и достал вторую папку. Открыл ее. Прочел.
Это было написано сразу на первой странице, по-итальянски, но решающее слово, краткое решающее предложение было подчеркнуто красным, с восклицательным знаком на полях. Джон прочел его, еще раз и еще, поскольку скорее был готов усомниться в своих языковых познаниях, чем в том, что читали его глаза и понимал его рассудок, но с каждым прочтением от мира, знакомого ему, отламывался кусочек, пока от него не осталось ничего, кроме зияющей пропасти.
Торжественная колонна черных лимузинов. Атака мужчин в серых костюмах. Малькольм Маккейн, директор крупнейшего концерна в истории человечества и самый высокооплачиваемый управляющий мира, воинственным шагом направлялся к главному входу, который привратник поспешил открыть перед ним.
– Где он? – прошипел тот.
– Наверху, сэр, мистер Маккейн… – пролепетал мужчина в служебной ливрее.
– Вызовите мне лифт.
Когда сторож торопливым шагом бросился выполнять поручение, Маккейн сказал, обращаясь к своим сопровождающим:
– Я разберусь сам, подождите меня здесь.
Затем прозвучал гонг, и сверкающие серебристые двери лифта открылись.
Наверху стояли, застыв, сотрудники службы безопасности, когда Маккейн вышел из лифта, некоторые вытянулись, словно собираясь в следующий миг отдать честь. Маккейн проигнорировал их, глядя только на дверь, погнутую и разбитую, висевшую на петлях. Он прошагал к ней, толкнул в сторону и вошел в свой офис, вот уже на протяжении двух лет представлявший собой истинное сосредоточие власти на этой планете.
За его столом с опущенными плечами сидел Джон Фонтанелли. Ящики были взломаны, то же самое касалось и шкафа с документами. Бумаги неаккуратными стопками были разложены по всему офису, ковер усеян щепками.
– Могу я, – с трудом сдерживаясь, произнес Маккейн, – узнать, что здесь происходит?
Джон Фонтанелли устало поднял взгляд. Глаза у него были запавшие, он был бледен, словно повстречался с призраком, более того, как будто сверхъестественное явление предсказало ему раннюю и насильственную смерть. Он заговорил, но после первых же слов вынужден был откашляться и начать сначала.
– Поэтому я и пришел, – сказал он. – Чтобы узнать, что здесь происходит.