Когда они проезжали через Рим, Джон придвинулся к заднему боковому стеклу и стал смотреть по сторонам. На него, человека, для которого Эмпайр Стейт Билдинг был старинным строением, все эти по-настоящему древние здания в Старом городе Флоренции произвели глубокое впечатление. Но Рим – Рим был просто… монументален. Боже мой, он вдруг понял, почему его называли
Стальные ворота закрылись за ними. Появились мужчины в униформе, с рациями и автоматами. Они с каменными лицами проследили за тем, как Джон и Вакки выбрались из автомобиля, а затем в давящем молчании проводили их наверх по узкой неприметной лестнице. Перед ними открылись некрашеные ржавые стальные двери и снова со скрипом закрылись за их спиной. Их шаги эхом отдавались меж голых стен коридоров, больше напоминавших тюрьму, чем министерство. В древнем лифте помещались максимум четыре человека, и им пришлось подниматься по очереди.
– Ничего, выходить будем как подобает, – прошептал ему Эдуардо. Он казался напряженным.
Наверху они прошли через широкие двери, за которыми оказались ковры на полу, висящие на стенах картины, потолок с фресками и раскрашенной лепниной. Джон давно уже заблудился, когда открылась одна из огромных дверей и их провели в небольшой зал, стены которого были расписаны от пола до потолка такими роскошными красками, что просто захватывало дух. Засмотревшись на ангелов с позолоченными крыльями и розовые кусты, он едва не проглядел людей, ожидавших, когда их представят.
– Синьор Фантоцци, министр финансов. Синьор Бернардини, заместитель министра внутренних дел. Синьор Нунцио Тафале, нотариус.
Джон пожал всем руки и заверил, что ему очень приятно познакомиться с этими людьми, да еще так рано утром.
На протяжении последних дней, когда уже было ясно, что это произойдет, он спрашивал себя, как это будет. Он представлял себе торжественный акт, и было заметно, что все стараются сделать его таковым. Но Джон чувствовал только биение собственного сердца, слышал, как шумит в горле и висках кровь, все в нем сосредоточилось на том, чтобы не допустить ошибку, не сказать ничего глупого, не разрушить всю торжественность момента. Это было похоже на то, как он сдавал экзамен по вождению, о котором он не мог сказать ничего, кроме того, что не помнил, сколько он длился – несколько часов или дней. Только то, что он был настолько сосредоточен на деле, что потом, когда все закончилось, не мог сказать, где ездил и где парковался. Абсолютное туннельное зрение. Стресс. А здесь и сейчас – почему? Это не экзамен, который нужно сдать. Он ничего не сделал для этого и против этого поделать уже ничего не сможет. Эти люди появились с твердым намерением подарить ему один триллион долларов, и ничто не могло заставить их отказаться от своего плана. Пришлось бы вскочить и говорить все время «нет», чтобы помешать этому.
Все началось с министра внутренних дел, то есть его заместителя, который передал ему формуляр, уже заполненный, и что-то, похожее на договор с красной ленточкой и настоящей печатью, и на оба документа набросились Вакки, проверяя букву за буквой, прежде чем кивнуть, что он может подписывать. И Джон послушно подписал. Уровня его итальянского языка с трудом хватало на то, чтобы читать газеты, перед юридическими текстами он был вынужден капитулировать. Не будь рядом Вакки, ему могли бы продать стиральную машинку, а он бы и не заметил.
Заместитель министра внутренних дел улыбнулся, скорее вежливо, чем спокойно, и вручил ему новый паспорт, бархатно-красный европейский паспорт, полностью готовый, с фотографией и подписью, поверх которой, чтобы предотвратить подделку, стояла печать. Свой синий потрепанный американский паспорт ему пришлось отдать. Заместитель министра схватил его, словно добычу; Джон мимоходом задумался над тем, что он будет с ним делать. Разве не написано на нем: «Является собственностью Соединенных Штатов Америки»?
Снова рукопожатие. Поздравления. Вот теперь он итальянец, гражданин страны, из которой бежал его дед. Заместитель министра ободряюще улыбнулся ему, словно желая заверить, что все не так и плохо, но министр финансов улыбался гораздо шире.
Когда с рукопожатиями было покончено, когда подлили кофе, слово взял нотариус. Он вынул откуда-то бумаги и стал читать их так, что создавалось ощущение, будто в комнате парит слепое божество и ничто не будет иметь силы, если не достигнет его ушей.