Все, кроме Семенченко, оставшегося на первом этаже караулить связанного и лежащего в своем номере Бобкова, спустились вниз, в столовую. Как и следовало ожидать, карт оставалось лишь десять.
— Может, сжечь их или выбросить? — спросил присутствующих Изместьев, — чтобы глаза дальше не мозолили, да ужас не нагоняли?
— Мне кажется, что это будет глупо и неосмотрительно, — возразил ему судья Стеклов.
— А вы предлагаете все оставить как есть? — с нескрываемым раздражением уточнил у него отставной офицер.
— Я предлагаю оставить их здесь, на столе, — ничуть не смутившись, ответил судья. — Если вы помните, — продолжал он, — следующей жертвой должен стать мужчина. Но, если преступник попробует реализовать свой умысел на убийство одного из нас, его по-прежнему будет неволить то обстоятельство, что очередная красная карта должна исчезнуть. Следовательно, убийца, поскольку сюда невозможно проникнуть иным путем, как только через коридор, либо обязательно будет замечен караульным, либо…
— Что либо? — округлив глаза, спросил Афиногенов.
— Либо ему придется убить этого самого караульного, — закончил свою мысль Стеклов.
— А если он на этот раз проигнорирует собою же установленное правило? — недоверчиво глянул на судью Изместьев. — Я имею в виду карту, и заберет ее, скажем, когда совершит два убийства?
— Это вряд ли, — неуверенно ответил Стеклов, — впрочем, кто его знает, но в любом случае нашему часовому следует быть крайне внимательным и не подпускать к себе никого.
Карты были оставлены на столе, а оставшиеся восемь человек разошлись по своим номерам.
Перед тем, как подняться по лестнице к себе на второй этаж, Изместьев попросил Семенченко, взявшего из своего номера стул и сидевшего в коридоре рядом с номерами Милютиной и Бобкова, быть крайне внимательным и наблюдать не только за номером Бобкова, но и вообще просматривать коридор.
— Если что, кричите, мы мгновенно придем к вам на помощь, — ободряюще закончил он и поднялся наверх. Петр, вооружившись деревянной ножкой от сломанного ночью в битве со змеей стула, продолжил нести свою вахту, чуть ли не поминутно поглядывая на часы. Через полтора часа его на этом посту должен был сменить Шкандыба.
Минуло еще тридцать минут. Внезапно Семенченко ощутил предательский позыв внизу живота. Спустя две минуты он уже точно знал, что до того, как наступит время его сменять, он не дотерпит. По большому хотелось так, что сводило скулы. Выбора не было, и он влетел в туалет своего номера. Это всего две-три, от силы пять минут. Никто и не заметит, тем более, что все наверняка спят.
Однако едва он приступил к освобождению желудочно-кишечного тракта, как входная дверь в его номер плавно закрылась, а в замочной скважине повернулся ключ.
От страха Петр продолжил начатое с двойным энтузиазмом…
Освободиться от стягивающих руки и ноги пут ему не удавалось. «Вот же гнида, небось на войне научился так вязать!» — думал Бобков об Изместьеве. Он еще немного подергался, но понял, что все его усилия напрасны. Постепенно он стал засыпать, сказывалась навалившаяся усталость от пережитого стресса.
Внезапно он ощутил шорох и понял, что в комнате кто-то есть.
— Ну чего, решили-таки меня освободить? — радостно осклабился он. — А что ж тебя прислали?..
Договорить он не успел. Лежавшая рядом подушка оказалась на его лице, а вошедший всей тяжестью тела на подушке.
— Помо… Помогите! — попытался крикнуть Игорь, но воздуха не хватало, а руки и ноги были связаны намертво.
«До чего же все глупо, — подумал Бобков, — умирать вот так, особенно тогда, когда, наконец, знаешь, кто убийца». Это была его последняя мысль. После нее он превратился в легкий дымок, который тут же стало засасывать в темную бездну.
В половине шестого вечера девять оставшихся в живых на этом острове собрались в номере Бобкова.
— Царствие ему Небесное, — перекрестился Захар Викторов, со страхом глядя на бездыханное тело Игоря.
Стоявшая здесь Екатерина, как ни странно, истерик не закатывала и даже не плакала. Она… икала. Катя была достаточно сильно пьяна и еле держалась на ногах.
— О, еще один жмурик, — пьяно хохотнула она. — Скоро мы все будем такие. Они нас в живых не оставят. Никого! — Она развернулась и, покачиваясь, пошла к себе. Никто ее не остановил.
— Когда это она уже успела? — удивился Стеклов.
— Когда уходили, я видел, как она взяла с собой в номер бутылку коньяку и пару бутербродов, — махнув рукой, сказал Изместьев. — Пусть. Так она хоть мешаться под ногами не будет и истерить.
В это время Молодавченко и Емельяненко втолкнули в комнату Петра, дверь в номер которого была выбита минутой ранее.
— Вот оно, пугало огородное, — с презрением окинул труса ледяным взглядом Степан. — Рассказывай, как все было?
Семенченко обступили со всех сторон.
Выслушав его слезливый рассказ, Изместьев почесал затылок и неожиданно обратился к Шкандыбе:
— Где был ключ от номера Петра, когда вы обнаружили, что его в коридоре нет, а номер Бобкова открыт и на кровати лежит его труп?
— Его не было, — без запинки ответил тот.