Тринадцать гостей. Смерть белее снега

– Привет, Лайонел! Нам придется делить одно стойло. Надеюсь, не возражаешь? Хотя возражения не принимаются. Это я придумал.

Балтин не возражал. Его приглашение в Брэгли-Корт тоже было идеей Пратта. Пятьдесят фунтов одолжил Балтину десять лет назад, в критический момент его журналистской карьеры, тот же самый Лестер Пратт. Тогда он был неизвестным художником, а работы его были несравненно лучше нынешних. Пратт открыл Балтина, а тот в ответ открыл Пратта. Не было на свете других двух людей, которые больше друг другу помогали бы и лучше понимали бы друг друга.

– Ну? – подал голос Балтин после пятиминутного молчания.

Пратт усмехнулся:

– Лайонел, в душе я – малое дитя. Обожаю называть тебя Лайонелом и еще больше – выжимать из тебя это «ну?». Уверен, я единственный, кроме его величества короля и Муссолини, у кого это получается. Лайонел Балтин, поставщик мировых новостей и сплетен, высочайший авторитет по части размера воротничка министра Идена и губной помады Греты Гарбо, требует информации у меня! Согласись, это мяч в твои ворота!

– Даже малых детей я не спрашиваю дважды, – напомнил Балтин, снимая с вешалки один из пиджаков Пратта, чтобы повесить один из своих.

– Это дитя тебя придется спросить дважды, – парировал Пратт. – Видишь ли, я обладаю преимуществом: я не сентиментален. Ты полюбил жизнь и станешь драться за нее любым оружием. Я же так сильно не люблю жизнь, и мне чужд страх. Как только жизнь покушается на мое сердце, у меня пропадает к ней интерес. И вот еще что интересно, – продолжил он. – Ты бы не смог наложить на себя руки, даже если бы попытался. А я, если решусь, не стану колебаться. Пусть обо мне судят посмертно, как хотят, – меня при этом уже не будет.

– Малое дитя поторопилось вырасти, что прискорбно, – равнодушно промолвил Балтин. Удивился, что его считают сентиментальным. – Выкладывай!

– Я думал, ты дважды не спрашиваешь! – обрадовался Пратт. – Это твое «выкладывай» – закамуфлированное второе «ну!». Ладно, уступаю просьбе. Первое донесение от авангарда, предназначенное для колонки Балтина «Откуда ветер дует», которую девяносто девять процентов населения предпочитают Гамлету, Библии и Омару Хайяму. Первый абзац: «Мисс Зена Уайлдинг, 32 года для ее добросердечных друзей, 42 для безжалостных врагов и 38 пред ликом Господа…»

– Тридцать семь, – поправил Балтин.

– …оказалась интересной гостьей Брэгли-Корт в этот уик-энд. Она долго ждала шанса прогреметь на театральной сцене, которого по справедливости не заслуживает. Судя по пятнам на шкуре моего ручного леопарда, если она покажет себя с лучшей стороны, но не переусердствует, то к понедельнику получит необходимую ей поддержку.

– Это я уже знал! – бросил Балтин.

– Неизбежная оговорка, – заметил Пратт.

– Первую поддержку Зена Уайлдинг получила на Ривьере, куда отправилась восстанавливаться после тяжелой болезни неизвестной причины и природы.

– Вероятно, подобные тонкости не будут предназначаться для публикации, даже когда станут известны, – добавил Пратт. – Второй абзац: «Знаменитый художник Лестер Пратт, к чьим ногам ныне повержен весь мир портретной живописи, называющий по имени одного несколько менее известного журналиста, галстук-бабочка которого отращивает все более широкие крылышки, провел в Брэгли-Корт несколько дней и дописывает предназначенный на следующий год для Королевской академии потрет единственной дочери лорда Эйвлинга, достопочтенной Энн Эйвлинг». Можешь развернуть абзац в целую колонку.

– Окно выходит на задний двор? – вдруг спросил Балтин.

– На мастерскую, где вызревает вышеупомянутый шедевр. Третий абзац. Полагаю, тебе он больше понравится. «Интересно, что среди гостей Брэгли-Корт находится сэр Джеймс Эрншоу. Хорошо известно, что он не охотится из простого удовольствия. Что же является предметом охоты? Мой леопард доносит, что для политического выживания сэр Джеймс должен обернуться лейбористом или консерватором, в чем ему посодействует достопочтенная Энн Эйвлинг, если он решит далее выживать в шкуре консерватора. Это не подорвет личных политических убеждений сэра Джеймса, поскольку он их вообще не имеет, к тому же сам лорд Эйвлинг может заделаться маркизом, а не каким-то бароном благодаря дополнительному голосу, какой он принес бы консервативной партии».

Балтин удосужился оторваться от гардероба, который созерцал, и удостоить Пратта безразличным взглядом:

– Неужели?