Тринадцать лет

В общем, в Залужье много приезжих. Даже два детских сада постоянно приезжали сюда на лето. Отдыхать здесь можно: места всюду хорошие и речка Быстрица, какой в городе нет.

Короче, народу в селе жило много разного: своего и приезжего. Павка всех их по фамилиям не знал, не только по именам, отчествам. И другие так.

А вот Егора Спиридоновича знали все: и приезжие и, конечно, свои.

И не потому, что он сдавал на лето свой домик отдыхающим, а сам переезжал с женой в сарай, что стоял на огороде, — так и другие жили летом, — а потому, что был Егор Спиридонович мастером на все руки и умельцем необыкновенным. И слава эта шла не от службы Егора Спиридоновича — трудился-то он простым сторожем при сельмаге, — а оттого, что мог он и запаять что нужно, и побелить, и сапоги починить, и комнату обоями оклеить, и разную плотничью или слесарную работу выполнить.

Как у кого нужда — все к нему обращались.

Так и говорили:

— Пойду к Спиридонычу, он сделает.

— Не обойтись, видно, без Спиридоныча! Схожу-ка к нему.

И другим советовали:

— Иди, голубушка, к Спиридонычу. Он вмиг смастерит.

Называли многие Егора Спиридоновича именно так: «Спиридоныч» — ласково и вместе с тем уважительно. Так обычно величают людей, умению которых завидуют.

И правда, Егор Спиридонович никогда никому не отказывал. Выполнял все, что попросят, и, надо сказать, выполнял на совесть, без всякой халтуры. Уж ежели сапоги подобьет, так по любой слякоти шлепай — ноги не промочишь. Табуретку или кухонный столик сколотит — век не развалится и стоит ровно. Таз или ведро какое запаяет — не потечет. Потолок побелит или стены оклеит обоями — глаз радуется.

Частенько Егор Спиридонович и сам на помощь приходил, без всяких просьб.

Увидит, что у кого-то крыльцо покосилось или забор погнил, скажет:

— Вечером загляну, поправлю.

Или мальчишку какого встретит — пристыдит:

— Смотри, брат, щиблеты-то у тебя каши просят. Скажи мамке. Да приноси — починю.

А порой прямо в дом заглянет:

— Давно уж, Пелагея Семеновна, топор точил тебе и ножи. Затупились небось. Давай-ка их. А завтра занесу точеные.

Обрадуется Пелагея Семеновна, захлопочет:

— И верно, Спиридоныч, пора поточить. Я сейчас…

Слава о золотых руках Егора Спиридоновича давно уже прошла по всем дворам Залужья и год от года крепла.

Да что там! Многие женщины его именем своих мужей не раз стыдили:

— Гляди ж ты! Не пьет человек, не курит. И руки какие! И людям подспорье, и себе выгода! А у тебя все одно: «Некогда! Работа!..»

3

Павка, конечно, знал Егора Спиридоновича давно, с малых лет. Но подружился с ним недавно, с весны. И хорошо подружился. Даже сам Егор Спиридонович теперь Павку дружком называет:

— А, пришел, дружок! Садись. Или дело у тебя какое ко мне?

Ведь бывает так на свете, что дружат ребята и взрослые. Павке скоро десять, а Егору Спиридоновичу на будущий год пятьдесят стукнет. И дружат. Хоть бы что!

А началась их дружба вот с чего.

Весной мать как-то попросила Павку снести Егору Спиридоновичу ведро.

— Вот, уронила, — сказала она. — Теперь течет.

Дома Егора Спиридоновича не оказалось.

— Он у себя в сарайчике, — сказала его жена. — Трудится.

Павка свернул за угол избы и подошел к открытой дверце сарая. Вернее, даже не сарая, а маленького домика с двумя широкими окошками и крышей, покрытой толем. В домике слышался шум точильного колеса.

— Можно? — спросил Павка.

Егор Спиридонович, в рабочем переднике и кепке, повернутой козырьком назад, остановил колесо.

— Заходи, браток! От Пелагеи Семенны? — И он весело потрепал Павку по голове.

— Да, — подтвердил Павка. — Принес вот…

Пока Егор Спиридонович крутил ведро, Павка с любопытством смотрел вокруг.

Чего тут только не было!

Вдоль одной стены висели и стояли строго, как солдаты в строю, малярные кисти. Круглые и плоские, в виде щеток и гребешков, волосяные, из мочалы и резиновые. Здесь же какие-то замысловатые лопаточки разных калибров, диковинные ножички и валики с аккуратными деревянными ручками.

Другая стена была отдана топорам, колунам и пилам, а возле нее стояли рубанки. Их было много. Совсем не похожие друг на друга — с забавными рожками, как у носорогов, и без них. Клинки и железки к ним лежали отдельно, в специальном ящике.

А посредине — и это главное — стоял настоящий слесарный верстак с тисками и опять полным набором инструментов. Всех, каких угодно! Напильники и линейки. Кронциркули и угольники. Чертилки и зубила. Шаберы и молотки.

— Здорово-то как у вас! — только и воскликнул Павка, заметив в углу еще одно чудо — небольшую муфельную печь.

В Павкиной школе разве такая мастерская! Ничего похожего, хотя она и больше в два раза. Разве такой в ней верстак! А тиски! А рубанки! Печи подавно нет! А у Егора Спиридоновича — прямо как на хорошем заводе.

— Работа, она порядок любит, — сказал Егор Спиридонович. — Так-то, браток. А ведерко я запаяю и отлужу заодно.

— Про это мамка не говорила, — ответил Павка.

— Не беда, — заметил Егор Спиридонович. — Лишний рублик — зато луженое, как новое будет.

Очень понравилось Павке. С того дня и зачастил он к Егору Спиридоновичу.

Поначалу, правда, все случая искал: