Тринадцать осколков

— Дядя, вот что… Старой ты закваски человек. Не задерживай меня. В разведку иду, а ты мне молитвы читаешь. Егорку я никогда не подведу, — бросает он Прохору и направляется ко мне: — Я тебе как другу сказал о ранении… Зачем этому садовнику передал?

— Я ему ничего не говорил. Забалуев все видит, он тебя понимает больше, чем ты сам…

— Ну? — удивляется Иван. — Ладно, поживем — увидим.

И все же, когда приготовились в путь, Чупрахин первым подает руку Прохору:

— Ну, дядя, бывай здоров, хорошенько следи за фрицем, коли ты такой глазастый. Еще встретимся. И не обижайся на меня.

— Иди уж, перец окаянный. Я-то думал, тебя действительно малость черябнуло осколком, но не похоже на это. Вот я и рад, что ошибся. Но однако, ты понапрасну не рискуй, не гоже так солдату…

— Так я же матрос, Прохор Сидорович, у меня под ложечкой нестерпимо жжет, когда не вижу на мушке фрица, — уже издали говорит Чупрахин Забалуеву.

10

Я заметил, что Шапкин не любит ходить на передний край вместе с Шатровым. Может быть, потому, что подполковник долго задерживается там? Скажет, на часик, а пойдет — останется на сутки, а то и больше. Начинается обычно так. «Ну пошли, Захар, — скажет он, — взглянем одним глазком, как они там ведут себя». Шапкин немного подумает, пожмет плечами и согласится: «Можно, конечно. Только что же я один, разрешите взять кого-нибудь из разведчиков?» А подполковник уже смотрит на меня. И всегда так получается. И сегодня тоже. После обеда, только было я собрался написать матери, появился Шатров, пришлось отложить письмо.

От места, где мы готовимся к операции для перехода линии фронта, до переднего края не больше километра. Но это только напрямую. Ходим же туда, делая большие петли. Вернее, не ходим, а продвигаемся. А это не одно и то же: продвигаться приходится ползком.

Шатров предупреждает:

— Из травы голову не высовывать.

А трава здесь ниже кочек. Мартовские ветры начисто слизали небольшой снежный покров, обнажив рыжеватую щетку прошлогодней растительности. С виду вроде и сухое место, а ступишь — по самые щиколотки вязнешь в липкой, как клей, грязи. Это еще сносно. Но вот подполковник сгибается, потом ложится на землю. Ползти надо метров шестьдесят до хода сообщения, который приведет нас к первой траншее. Приходится прижиматься к земле так, что подбородок касается холодной студнеобразной жижи. Но это только на первых метрах, потом ничего не чувствуешь — ни липкой, проскальзывающей между пальцами рук грязи, ни жесткой, колючей щетки стерни. Захлебываясь в тугом неподвижном воздухе, над нами пролетают снаряды, они могут шлепнуться рядом или угодить одному из нас на спину. Тут уж, конечно, не до удобства… И все же вскоре и к этому привыкаешь, как будто так и должно быть. Что же думать об опасности, когда есть цель, и не лучше ли смотреть вперед, туда, где, извиваясь, тянется к переднему краю небольшой хребетик земли — это обозначается ход сообщения. Там можно будет встать на ноги, разогнуть спину и пройтись по-человечески, как и должны ходить люди.

Первым спускается в траншею Шатров. Когда я приближаюсь к нему, подполковник уже успевает привести себя в порядок, очистить шинель от грязи и даже умыться в студеной лужице; лицо его выглядит свежим и вообще сегодня он какой-то другой — менее ворчливый, даже встречает шуткой:

— Ты, младший лейтенант, почисть шинель, а то на черта похож, еще немцев перепугаешь, — замечает он Шапкину. Захару недавно присвоили звание младший лейтенант, а Егору дали сержанта.

Когда же мы обретаем нормальный вид, Шатров угощает нас папиросами:

— Прошу, курите… Сначала мы побудем у артиллеристов. Лейтенант Замков — парень глазастый, он все замечает.

Противотанкисты находятся на окраине небольшого полуразрушенного поселка. Их орудия зарыты в землю, только стволы торчат над брустверами темными трубочками, похожими на оси из-под телег. Впереди, метрах в трехстах, виднеются позиции гитлеровцев. Там никакого движения — безмолвная, набухшая от дождя степь, теряющаяся в тумане мороси. Но все это только на первый взгляд. Замков полулежа докладывает подполковнику:

— Вот за этим курганом, — показывает он рукой, — у них стоят танки, правее, в лощине, сосредоточена дивизионная артиллерия, не меньше трех-четырех батарей.

Шатров прикладывает к глазам бинокль. Минут десять он молча изучает местность. Потом передает прибор Шапкину:

— Взгляни-ка, Захар!

Пока Шапкин наблюдает в бинокль, я успеваю осмотреть помещение наблюдательного пункта. Это небольшая землянка с ветхим дощатым потолком. Возле амбразуры сооружена полочка, на которой стоит несколько книг. По корешкам узнаю знакомые произведения Лермонтова, Пушкина, учебник химии. Замков, перехватив мой взгляд, наклоняется ко мне, шепчет:

— В поселке достал. Мои ребята любят читать. А я химией увлекаюсь. Интересная наука!

— Ну как, младший лейтенант, есть артиллерия? — спрашивает Шатров у Шапкина.

— Есть, товарищ подполковник.

— А что ты говорил в прошлый раз?

— Тогда я ничего не заметил. Видимо, ее только что подтянули.