Тринадцать осколков

— Хижняков звонил, — говорит он, сворачивая карту. — Предполагают, что две недели буду лежать. Это много, очень много. Понимаешь, Василий Иванович, это четырнадцать дней! Роскошь для солдата. Ну идите, готовьтесь к делу.

Первым покидает землянку Правдин. Я поднимаюсь медленно. Шатров подает мне руку:

— Ты что такой грустный? — спрашивает он. — Выше голову, Коля!

И тут бы мне рассказать о разговоре Шапкина со мной прошлой ночью. Не посмел, как же, Захар спас ему жизнь, а я к нему со своими сомнениями в таком человеке!

13

Место занятий переместили ближе к оперативному отделу штаба дивизии. Здесь очень тесно: десяти шагов не сделаешь, не наткнувшись на блиндаж или какой-нибудь склад. Это, наверное, хорошо: фронт собран в кулак, сжат, как под прессом; приказ — и все это обрушится на гитлеровцев, как гранитная глыба, упавшая с обрыва. Но Правдин почему-то недоволен этим. Он уже пять дней готовит нас для заброски в тыл к фашистам. Ходит хмурый, нервничает. Конечно, ему трудно: ночью с нами возится, а днем сидит на наблюдательном пункте, все высматривает, изучает противника. Навещает Шатрова, советуется с ним. Подполковник тоже нервничает: контузия у него не проходит, опасается, как бы не отправили в тыловой госпиталь, в катакомбы.

Сегодня занятия будет проводить Шапкин, политрука вызвали в штаб.

После завтрака собираемся в лощине. С младшим лейтенантом нас шестеро. Одеты мы в маскировочные халаты. У каждого автомат, гранаты, финский нож.

Захар, забросив за спину собранную восьмеркой длинную веревку, ведет к месту тренировок. На пути встречаем лейтенанта Замкова с группой красноармейцев: его батарею вывели на отдых.

— Разведчикам артиллерийский привет. Как дышится? — спрашивает лейтенант.

— Лучше всех! — отвечает Чупрахин. — Четыре раза в день едим и немца не видим. Одним словом, как в Крыму. А вы новые орудия получили? Это хорошо, а то фрицы скучают без вашего огонька.

— Недолго будут скучать! Скоро прикурить дадим! — вслед нам кричит Замков.

Моросит дождь, холодный, противный. Захар медленно распускает веревку. Теперь, после того как спас жизнь Шатрову, он ведет себя с видом независимого человека, часто рассказывает бойцам, как все это случилось. Вчера он отозвал меня в сторону и спросил: «Теперь ты прозрел?» Я, взглянув ему в лицо, промолчал. Тогда он похлопал меня по плечу: «Ничего, землячок, мы себя покажем и в другом деле». И посоветовал мне, когда пойдем в разведку, держаться к нему поближе. «Я, брат, понимающий, со мной не пропадешь. Только твой папаша смотрел на меня как на чужака», — с укором сказал он. «Зачем вы об отце?» — коротко возразил я. Он передернул плечами: «А-а, нехорошо! А мне тогда каково было. Судили… А что ему стоило написать справку… Теперь-то ты видишь, каков я человек. Враг ли я своему обществу? Нет». Как-то нехорошо было слушать это. Мы сидели друг против друга. Он заметил мое смущение и вдруг рассмеялся: «Да ты тут при чем. Не вешай голову. Вот возвратимся из разведки, рапорт подам о твоем награждении. Старайся».

Сегодня вновь преодоление минного поля и проволочного заграждения. Для этой цели по приказанию Правдина саперы понаставили на учебном поле всяких ловушек, даже настоящие мины установили, не говоря уже о проволочных препятствиях. Мины, конечно, без запалов, но нам об этом не говорят.

Мы соединяемся веревкой и по сигналу Шапкина ползем к серой паутине проволочного заграждения. У Кувалдина в руках ножницы, он должен бесшумно перерезать проволоку. Егор научился это делать так ловко, что даже Шатров как-то сказал о нем: «Подходяще работает». А по-нашему — отлично. Сзади Захар с протянутой к нему веревкой молча управляет нашими движениями. Прижавшись грудью к земле, вижу одним глазом Кирилла. Он лежит, опершись щекой о какой-то металлический предмет. Это мина. И хотя в ней вынут запал, на лице Беленького выступает пот. Замечает это и Чупрахин, тихо шепчет Кириллу:

— Медальон с адресом в кармане? Тогда лежи, Кирилка, все будет в порядке.

— Отставить! — приказывает Захар. — Имейте в виду, мы преодолеваем минное поле ночью, и разговоры тут недопустимы.

И, передав командование Егору, отходит в сторону. Скрестив на груди руки, вслушивается в гул артиллерийской дуэли. Вновь начинаем с исходного рубежа и ползем молча, как тени.

Вечером, мокрые от пота и дождя, грязные, возвращаемся в землянку. Не успеваем поужинать — перед нами вырастает Правдин.

— Самбуров, одевайтесь, пойдете со мной.

Дует сильный ветер. Иду вслед за политруком. То и дело попадаются блиндажи, землянки, повозки. Правдина это злит.

— Черт знает что! Боевых частей меньше, чем складов, — ворчит он.

Неожиданно упираемся в отвесный скат высокого капонира. В темноте замечаем две фигуры в белых халатах.

— Опять балаган! — резко произносит политрук.

— Не балаган, а передовой армейский медицинский пункт, — подходя к нам, говорит человек. — Вы что ищете?

— И кто вам разрешил здесь расположиться? — не останавливаясь, продолжает Правдин.

У землянки окликает часовой. Политрук спрашивает:

— У командира дивизии кто есть?