Тринадцать осколков

Сидим в приемной командующего. Трещат телефоны. Стены помещения исполосованы проводами. Заходят офицеры, генералы, приходится то и дело подниматься, отдавая им честь. Редко кто из них обращает на нас внимание: или не знают, кто мы, или потому, что своими делами заняты — несколько дней назад гитлеровцы внезапно перешли в атаку. Они нанесли удар по стыку между северной и южной группами наших войск и заняли ряд населенных пунктов. Но на нашем участке линия фронта не изменилась. И все же мы вынуждены были повременить с разведкой. Сегодня вечером пойдем. Наша группа уменьшилась на одного человека. Правдин отчислил Беленького — не вынес парень тяжести тренировок. Кирилл был откомандирован снова в роту. Прощаясь с нами, он вдруг заявил:

— Не каждый может быть героем, война ведь особый случай в жизни народа. Я в другом деле покажу себя.

Кувалдин, не глядя на Кирилла, заметил:

— Пустое ведро все гремит и гремит.

А Беленький, сняв шапку, пятерней расчесал густые волосы и на этот раз ничего не сказал. Он удалялся по косогору, чуть перекосившись в плечах, отчего казалось, что он все же вот-вот обернется и произнесет очередное поучение, но так молча и скрылся за сопкой, прихрамывая на одну ногу.

Сейчас с нами будет беседовать командующий.

В дверях появляется Мельхесов. Все встают. Армейский комиссар узнает Шапкина. Он подает ему руку, интересуется настроением группы.

— К выполнению задания готовы, — громко отвечает Захар.

Мельхесов, взглянув на Правдина, скрывается за дверью.

Снова оживают телефонные звонки. Егор изредка бросает взгляды на Аннушку. Любит он ее, наверное, крепко, но скрывает это от других. Как-то на тренировках Аннушка не смогла быстро настроить радиостанцию на заданную волну. Правдин, считая секунды, хмурил лицо.

— Помочь бы надо, — шепнул я Егору.

Кувалдин повернулся ко мне, отгрыз кусочек сухаря, сказал:

— Сама настроит.

— Пентюх, — возмутился я.

— Ну-у, — улыбнулся Егор, продолжая хрустеть сухарем.

— Торопитесь! — крикнул Правдин, не отрывая взгляда от часов.

Я вскочил и подбежал к Аннушке. Мои пальцы быстро забегали по рукояткам настройки. Политрук одернул меня:

— Отставить! Кто вам разрешил помогать?

Я отскочил от рации, споткнулся и упал, расцарапав себе о камни руку. Потом, после занятий, не мог смотреть Егору в глаза.

В приоткрытую дверь из смежной комнаты слышен голос Мельхесова:

— Чепуха, враг не может организовать серьезного наступления…

Кто-то прикрывает дверь. Теперь доносятся лишь отдельные слова. Лицо Шапкина вытянулось, глаза вновь стали сухими, поблекшими.

— Заходите, — зовут нас в кабинет командующего.

В дверях Чупрахин шепчет мне:

— Плечи расправь, а то забракует. Отвечай генералу громко. Понял?

Первым политрук представляет генералу Шапкина. Захар делает три шага вперед, громко докладывает:

— Командир разведгруппы младший лейтенант Шапкин!

— Здравствуйте, товарищ лейтенант, — командующий мягким движением подает Шапкину руку.

— Да, да, теперь вы лейтенант. Это звание вы заслужили. — И, повернувшись к нам, замечает: — Подчиненные у вас, вижу, орлы. Как фамилия?

— Старший сержант Кувалдин.

— Тоже лейтенант, — вставляет Мельхесов, — так мы решили.

А командующий уже подходит к Чупрахину:

— Ваша фамилия?

— Красноармеец Иван Чупрахин.

— Ого, голос крепкий.

— Так точно, товарищ генерал, крепкий. Чупрахины хрипотой не страдают и кашлем не болеют. Кашель, он хвороба для разведчика поганая, — заканчивает Иван.

— Орел, орел, — командующий одобрительно качает головой и спрашивает: — Вы хорошо знаете, куда идете?

Хором отвечаем:

— Знаем!

— Трудно, очень трудно будет.

Мельхесов в упор ставит вопрос:

— Сможете ли вы при угрозе плена живыми не даться врагу?

Об этом с нами говорил и полковник Хижняков. Мы знаем, куда идем, там все может случиться. Хором отвечаем:

— Можем, товарищ комиссар.

Знакомимся с оперативной обстановкой, с расположением немецких частей, пунктами сосредоточения фашистских войск.

На прощание командующий и представитель Ставки пожимают нам руки, желают удачи.

С наступлением темноты выдвигаемся на «ничейное» поле и здесь лежим, ожидая команды, чтобы двинуться вперед. Позади маячат высотки. Там находятся наши войска, прижатые друг к другу, как спрессованные.

Мы, разведчики, многое видим. Например, мало кто даже из больших командиров знает, что район наших позиций опутан густой сетью проволочной связи, ночью трудно пройти, чтобы не запутаться в проволоке. Шатрова это тревожило. «Не дай бог фашистской авиации совершить массированный налет: порвут провода, и штабы останутся без связи», — говорил подполковник. Он ворчал на все: и на то, что во вторых эшелонах как следует не оборудованы в инженерном отношении позиции, и на то, что напрасно медсанбаты так близко выдвинуты к передовой и что нет настоящей маскировки войск, особенно тыловых учреждений.