Тринадцать осколков

— У фрица, они все при сигаретах ходят, порядочного курева у них никто не имеет.

— И стоило к нему в карман лезть?

— Хо, за кого ты меня принимаешь! В поганый карман, что ли, полезу? Он, гад, подбежал ко мне и, видимо с перепугу приняв меня за своего, начал лопотать по-своему, показывает в сторону садов, где наши скрылись. Смотрю на гада и думаю: «Давай, давай высказывайся, скорпион». Потом, повернувшись к забору, фистулой: «Шнель!» Ну, я его тут прикладом в затылок: будь здоров! Он и повис на заборе вниз головой, а тылом кверху. Конечно, при таком положении в карманах ничто не удержится.

Мы знаем: Иван приукрасил историю с сигаретами, но не возражаем ему.

В полночь в убежище спускается старик. Он сообщает: оставаться здесь опасно, гитлеровцы ходят по домам и разыскивают русских пленных. Решаем немедленно покинуть подвал. Но куда? Старик советует идти в Аджимушкайские катакомбы и обещает провести нас туда. Чупрахин противится. Жду решения Кувалдина. Егор соглашается:

— Веди, дедушка, чего же мы тут будем прятаться? Наше дело воевать, а не в подвалах сидеть.

В полночь прощаемся с Аннушкой: она остается у старика, у нее с ногой совсем плохо. По одному проникаем в сад. Оборачиваюсь и долго смотрю на домик. Хочется навсегда запомнить его. Замечаю пролом в каменной ограде: сюда попал снаряд. В воздухе висят осветительные ракеты, слышатся выстрелы. Определяю по знакомым ориентирам: отсюда до Керченского пролива не больше десяти — пятнадцати километров, а до катакомб еще ближе. Возможно, там встретим Шатрова, человек он такой, что первым не оставит эту землю, даже если и контузия не прошла, он не покинет катакомб.

4

— Тут, — говорит старик и плечом упирается в огромный камень. — Катакомбы имеют много входов, но этот, кроме моей дочери Марьи, никто не знает. Она у меня партийная, Марья-то. Ну, вот извольте, готово. Прощайте. Вход закрою, а насчет девушки не беспокойтесь, укроем.

Держась друг за друга, идем цепочкой. С каждым шагом раздвигаются стены тоннеля. Подземный ход выводит нас к восточной окраине Аджи-Мушкая. Если враг еще не занял поселка, попадем в расположение своих частей: отходя к проливу, они не могут миновать этого места.

Наверху бьют палкой в пустые бочки: «Бум, бум, бум…»

— Старик правильный, — замечает Егор. — Слышите, это выстрелы, передний край здесь, — стучит он прикладом в низкий свод.

Идем быстро, почти бежим. Все отчетливее угадываются разрывы снарядов. Неожиданно попадаем в просторный вестибюль, освещенный дневным светом, идущим сверху через огромный пролом.

— Стойте! — раздается позади. Из-за камня вприпрыжку выскакивает согнутый человек с разбухшим за спиной вещевым мешком.

— Беленький! — произносим одновременно.

Кирилл подходит вплотную и, еще не веря своим глазам, смотрит на нас удивленно.

— Как попали сюда? — спрашивает он.

— Вот сквозь землю просочились, — показывая на своды, говорит ему Чупрахин.

— Где наша рота, где Правдин? — спешит спросить Кувалдин.

— Впереди, тут, — отвечает Кирилл и сообщает нам, что вокруг катакомб немцы, а в подземелье нет никакого порядка и что встретил он подполковника Шатрова, который здесь же находился на излечении. Госпиталь эвакуировался на Большую землю, а Шатров остался, ходит тут с костылем, еле двигая ногами.

Бежим к выходу. Попадаются небольшие группы бойцов, какие-то ящики, узлы. Никто не обращает на нас внимания, словно мы превратились в невидимок. Бежим до тех пор, пока не преграждает путь высокий, одетый в изорванную фуфайку боец.

— Куда?

— Товарищ политрук! — кричит Чупрахин. — Это мы…

Правдин ведет нас за выступ. Рядом, где мы только что стояли, с надсадным треском рвется снаряд. Осколки секут камни, наполняя катакомбы металлическим звоном. Осматриваюсь вокруг, замечаю Шатрова, сидящего с закрытыми глазами у рации. У его ног лежит костыль. Подполковник торопит красноармейца, прильнувшего к телефонной трубке:

— Вызывай, вызывай… Должны ответить…

— «Волга», «Волга»!.. Я — «Звезда», я — «Звезда»… «Волга», «Волга»!.. Я — «Звезда»… — одним тоном повторяет радист.

Правдин поясняет нам:

— Тамань вызываем. Штаб фронта туда переправился. А с командующим нет связи. Генерал где-то здесь, среди войск. Шатров решил организовать оборону Аджи-Мушкая. Он уже дважды водил в контратаку.

— Разрешите доложить, товарищ политрук? — вдруг спрашивает Кувалдин.

— О чем? Как ходили в разведку? Не надо. Я знаю, Мухин уже все рассказал…

— О знамени, товарищ политрук. Вот оно, смотрите.

— Наше, дивизионное! — восклицает Правдин и, шагнув к Егору, крепко обнимает его.

— Есть Тамань! — громко кричит радист.

Шатров колыхнулся, схватил телефонную трубку.

— «Волга», «Волга»! Я — «Звезда»… Требую поддержки. Прием. — Подполковник настолько увлечен разговором, что не замечает развернутого знамени, с которым подошел к нему политрук. Лицо его мрачнеет: — К черту вашу шифровку! Высадите десант моряков. Слышите, требую немедленно!

Выслушав ответ, Шатров передает трубку радисту. Подхватив костыль, он вытягивается перед знаменем.

— Откуда оно? — наконец спрашивает он.