Тринадцать свадеб

Как только церемония заканчивается, бегу изо всех сил в сторону выхода, чтобы сфотографировать жениха и невесту, когда они будут идти по проходу. Все это ради фотографий, а вообще мы никуда не торопимся, поэтому, как только они достигают конца огороженной зоны, они поворачиваются и приветствуют своих гостей.

На флеш-карте, которая стоит в фотоаппарате, почти не осталось свободного места, поэтому я становлюсь на колени и вынимаю из сумки черный чехольчик и меняю карту.

— Есть хорошие?

Подавляю вздох, подняв глаза на необъятную американку средних лет, уставившуюся на меня.

Не могу удержаться.

— Нет, если честно, сегодня неудачный денек.

— Что? — у нее меняется выражение лица, а потом она расплывается в улыбке. — Такие вы забавные, британцы, — говорит она и удаляется, переваливаясь с ноги на ногу.

Вообще-то я из Австралии.

Поднимаю сумку и иду искать Марию. Мы отсняли десятки фотографий в естественной обстановке в соборе, а потом вывели гостей на газон для групповых снимков.

Никогда еще мне не приходилось делать таких общих фотографий. В палатах парламента и то не наблюдается такого противоборства. Отец Бинки отходит от ее матери. Бабушка Беатрис хочет, чтобы кузен Эрнест держался от нее за километр. Тетя Роза и дядя Берти не разговаривают друг с другом уже три года. Нам дали прямые указания даже не пытаться поставить этих людей в одну и ту же группу, и у нас список длиной в мою руку до локтя, в котором обозначены все составы, в которых Бинки и Чарльз потребовали сфотографировать гостей.

Когда мы заканчиваем с общими фотографиями, у меня начинает трещать в голове, и я уверена, что от этой боли поможет избавиться только алкоголь. Слава богу, Мария помогает мне. Без нее я пропала бы.

— Тебе нужна карта? — спрашиваю ее.

— Памяти осталось маловато, да, нужна, — отвечает она.

— Можно поменять до праздника.

Снимаю сумку с плеча, открываю ее и ищу черный чехольчик, в котором лежат все карты. Его тут нет. Расстегиваю сумку до конца и перетряхиваю ее содержимое. Его точно нет.

За считаные секунды у меня проявляются все симптомы гриппа: бросает сначала в жар, потом в холод, трясет как в лихорадке, с меня ручьями бежит пот, руки становятся липкими, и, наконец, чувствую приступ наподобие тех, которые сейчас мучают Рейчел. Это все-таки произошло. Сбылся мой страшный сон. Я потеряла карты памяти! И вся свадьба исчезла.

— Что случилось? — спрашивает Мария, а я чувствую, что сейчас упаду в обморок.

— Я потеряла карты памяти! — с жаром шепчу я.

— Все хорошо? — разглядывает меня Чарльз.

— Да, все хорошо, — отвечаю беззаботно.

— Машины ждут, — говорит он.

— Мы вернемся через минуту, — сообщает ему Мария, а я поспешно застегиваю сумку.

— Дай уши, прямо сейчас?

— Дай уши? — спрашивает Мария.

— «Да уж», он имеет в виду «да уж», — шепчу я в сторону Марии. Где они? Где они, черт бы их побрал?

Бросаюсь обратно в собор и снова обхожу все места, в которых была. Когда я последний раз их видела? И тут меня осеняет. «Есть хорошие?» Дай уши! То есть ДА УЖ! Тогда-то меня и отвлекла та женщина! Бегу обратно к огороженной зоне и начинаю рыскать вокруг. Черного чехольчика простыл след. Падаю на колени, опасаясь, что простою так вечно, если не отыщу эти чертовы карты, но потом он попадается мне на глаза — чехольчик лежит под стулом. Я испытываю такое облегчение, что, клянусь, я готова возвести взор к прекрасному тесно-синему своду и воздать хвалу самому Господу. Я быстро проверяю, на месте ли флешки, и выбегаю из собора. Поднимаю большой палец и показываю Марии, вовсю сияя улыбкой, будто я победила в лотерее, и забираюсь в лимузин, не обращая внимания на сердитые лица всех людей, которых я заставила ждать.

Пронесло.

Никогда еще я так не радовалась перерыву. Я испытываю легкое головокружение, потому что внутри до сих пор бурлит адреналин. Нам дают перекусить сыром и сэндвичами. Никаких нам, убогим, бифштексов из вырезки.

— Из всех свадеб в одиночку пришлось снимать эту, — бормочет Мария. — Я сомневаюсь, что Рейчел когда-либо попадала на такую же отвратительную свадьбу.

— А как тебе отношения внутри семьи? — восклицаю я. — Групповые снимки — это просто тихий ужас.

— Как не стыдно людям, они не могут уладить отношения ради собственных детей, — говорит она.

— Угу, — с аппетитом вгрызаюсь в сэндвич. — Как у тебя дела? — спрашиваю, прожевав еду. — Я почти не виделась с тобой в последнее время.

— Да, — уголки ее губ ползут вниз, — я в основном сижу одна и отдыхаю дома с Рассом.

— И как у вас? — интересуюсь я.

Она кивает, уставившись в тарелку.

— Замечательно, — отвечает она дрогнувшим голосом. Я начинаю волноваться, и тут ее лицо искажается, а из глаз начинают катиться слезы.

— Что не так? — в ужасе спрашиваю ее, поднимаясь и подбираясь к другой стороне стола, чтобы ее утешить.

— О господи, я же не собиралась ничего рассказывать, — рыдает она.

— Да что такое?

— Умоляю, не рассказывай никому. Знают только Рейчел и Расс.

— Обещаю, буду молчать, — изо всех сил трясу головой.

Она смотрит на меня, а из теплых карих глаз ручьями льют слезы.

— Я беременна, — признается она.