Тринадцать тысяч дней без солнца. Часть первая

Я могу, например, представить, что будто стала уже знаменитой, и даю кому-то интервью. Предположим, Дудю. Интервью у Дудя зависит от гостя. Если гость интересный – интервью хорошее. Если гость пресный – интервью говно. Программа со мной получилась бы совершенно точно огонь. Тысячу процентов плюс голову на плаху готова положить, что огонь. Ну, а пока я не даю интервью журналистам, я даю его себе. Вполне интересно даю. Я бы таким образом и брать интервью могла бы, думаю. Технически могла бы. Но мне неинтересен практически никто из живущих. Я бы хотела взять интервью, например, у Высоцкого, Довлатова, Булгакова, Евгения Евстигнеева, или Джо Кокера. В принципе, из живущих мне интересен Тарантино. Это уникальный человек. Из говна и палок он создает киновселенные, отличающиеся от всех остальных фильмов в корне. Но Тарантино так фильтрует базар, что может погубить любую скандальную задумку для интервью. А вообще я вот сейчас поняла, почему у Дудя программы скучные. Ему насрать на собеседника, тот его не волнует. Он всё это делает для себя и про себя. Именно поэтому я и не занимаюсь журналистикой. У меня бы тоже всё было для себя и про себя. Итак, сейчас это интервью. А в детстве я говорила сама с собой, когда хотела поговорить со своим отцом. Да, именно так. Воображаемых друзей у меня не было. А воображаемый отец – был.

Кстати, а ведь моя мама, когда я ей рассказала примерно в возрасте восемнадцати лет, что в детстве подверглась насилию, сначала не поверила мне. А потом сказала: «Нечего было с разинутым ртом на мужиков заглядывать!». Вот, мол, и дозаглядывалась. А может мама-то не так уж и не права? Может маньяк словил от меня что-то, что было мои обычным интересом, поиском отца. Но в силу своей педофилии истолковал по-своему. Он же не отстал от меня тогда. Сразу не отстал. Я очень не хочу рассказывать эту часть. Но я обещала быть честной. Просто это ещё страшнее, если такое возможно.

Через пару недель мы играли с подругой Викой около её дома. Я повернула голову на какой-то внутренний сигнал, и увидела, что к нам по тротуару вдоль дома направляется мой насильник. Внутри всё перевернулось, ноги стали ватными, руки затряслись. И я бросилась убегать в сторону остановки, рассчитывая свернуть, пробежать за Викиным домом, и выскочить к своему. Мне казалось, что я очень находчива и умна. Он-то побежит за мной, а я убегу. Успею. Я обязана успеть. Я больше не хочу!!!

Но эта сволочь оказалась хитрее ребенка. Когда я свернула за Викин дом, он вырулил мне навстречу с гаденькой улыбочкой, и ласково сказал:

–Ну, ты чего убегаешь-то, Ира?

И как он только нашел меня! Выследил? Ничего удивительного. После нашей первой встречи я шла домой в таком состоянии, что никого и ничего вокруг не видела.

– Я не убегаю. Мяч закатился. – потерянным голосом сказала я. А он повел меня в парк.

В тот день педофил не сумел мне вставить. Я просто лежала на спине, и ни во что, естественно, не вмешивалась. Обреченно и тоскливо смотрела в небо, и думала: «А мне это вообще за что? Учусь хорошо, дома всем помогаю, друзей не подставляю, животных не обижаю. За что, а?» Не знаю, что именно тогда произошло с моим органом, но как мужик не старался – ничего не получилось. Я не смотрела, просто чувствовала: он пытается войти, но никак. Странно, но мужик сдался. Может, спугнул кто. Может место показалось не самым подходящим. Не озеро безлюдное, всё-таки. Тут нет-нет, да люди гуляют, воздухом дышат, на деревья любуются.

Я шла во двор совершенно раздавленная. Жуткий эпизод, который я старалась забыть и оставить в прошлом, грозил разрастись в полнометражный фильм ужасов.

– Ты куда делась? – Вика смотрела на меня дикими глазами.

– Да так… отойти нужно было. По делу. – еле ворочая языком, ответила я.

– По какому делу? – я обреченно махнула рукой. – И что это был за мужик?

Нет, только не это. Я не могла рассказать никому, что это был за мужик. Я промолчала. Сделала вид, что вообще не понимаю, о чём она. Дни потекли своим чередом. Каникулы кончились, мы пошли в школу. Правдами и неправдами, разными хитростями я вынуждала подруг провожать меня до подъезда. Но и в подъезде мне было страшно. Только в квартире становилось чуть-чуть полегче. Иногда я шла из школы одна, и однажды снова увидела его. С бешенной скоростью я понеслась домой, а мужик пытался меня догнать. Я успела забежать в квартиру, слыша за спиной его крики «Ира, Ира!». Бабушка спросила, что со мной. Видок у меня, очевидно, был тот еще. Я как-то от неё отбрехалась, и пошла в свою комнату. Вроде бы я спаслась, но спасенной себя не чувствовала. В моей голове метались мысли: «А не сделала ли я хуже? Что он сделает со мной, когда поймает в следующий раз? Убьёт?» Всё это разрывало мне мозг, царапало душу, я готова была уже смириться с тем, что этот мужик есть в моей жизни. Да, это кошмар, ужас, боль и смрад. Но как я, пятиклассница, могу спастись от него? И только какая-то малая часть меня принимать это не соглашалась.