Тринадцать тысяч дней без солнца. Часть первая

Я пошла на остановку трамвая, а Наташка осталась в гостях. Оксана вызвалась меня проводить. Вот только сейчас, когда я пишу эти строки, я впервые думаю: а, собственно, зачем? Не было никакой необходимости. Могла ли быть Оксана замешана в том пиздеце, который случится со мной буквально вот-вот, или я параноик? Нет, ну я параноик точно, но ложный параноик. Знаете, что это значит? Это когда человек не может не параноить, но каждый раз при этом думает: это так, или это паранойя? Тогда как параноик настоящий уверен в правдивости своих бредовых выводов. Так вот, Оксанка довела меня до остановки, и там был этот мужик. Узнала бы я его сейчас? Думаю, нет. Прошло очень много лет. Тридцать семь почти. Жив ли он сейчас? Думаю, скорее да, чем нет. Тогда ему было около тридцати, может быть, тридцати с небольшим. Сейчас пусть около семидесяти. Убила бы я его, если бы встретила? Да. Абсолютно точно. Совершенно без колебаний. Правда, я не стала бы его убивать спонтанно, без подготовки. Я бы выследила его, подобралась поближе, оглушила, связала, и медленно резала бы его ножом. Я, та, которая закрывает глаза, если в фильме острый предмет рассекает кожу. Резала бы, смотрела как вытекает из него кровь, и чувствовала, как одновременно из меня вытекает вся тяжесть этих тридцати семи лет. Но мы отвлеклись. Да и не узнаю я его. Если он жив, то уже старый совсем. А самое прекрасное, это если кто-то уже позаботился уже обо всем вместо меня. Я надеюсь, после очередного преступления его поймали, посадили, и… да, я представляю, как его опускают на зоне. Пускают его жопу по кругу. Дают ему за щеку. Тоже по кругу. Таких там любят. Трахать. Ну, и возможно, это гораздо более логично и заслуженно, чем медленно истечь кровью. И опять мы отвлеклись. А всё почему? Да потому, что он создал тьму в моей жизни, в моей душе, и тьма эта ищет выхода. А тогда я просто стояла на остановке, мелкая невинная девчушка. Худая. Кто бы сейчас подумал, глядя на меня, что до того случая у меня торчали ключицы, ребра и коленки. Ведь тогда мне не нужна была защита в виде тонны жира, я думала, мир защищает меня. Села в трамвай, и поехала домой. Мужик ехал в том же трамвае. На какой-то остановке он помог выйти бабе с ребенком, чем заработал плюс в глазах всех пассажиров, включая меня. Ещё через пару остановок я вышла, мужик тоже вышел. И вот тут бы мне напрячься, но меня этому не учили. Напрячься хотя бы потому, что начиная с пункта А и всю дорогу мужик не сводил с меня глаз. А потом случилось уж совсем чудо, – мужик обратился ко мне, назвав по имени. Сегодня, будучи взрослой тётенькой, я могу понять, что чувак просто услышал, как Оксана обращалась ко мне, когда провожала. Но тогда мужик заработал второе очко в моих глазах. Где-то на подкорке мелькнула мысль: «Он не совсем незнакомый мужик, ведь он знает моё имя. Сосед? Знакомый соседей? Отец знакомых?» Вариантов могла быть тьма, я никогда не была серой мышью, с малых лет отличалась уникальностью и эпатажем, меня знали многие. Мужик знал моё имя, а значит он находился в системе координат если не в нашем мире, то где-то около. А вы, наверное, читаете это, и думаете: «Когда же секс-то у неё тут уже будет?» Да будет, куда же без него. Я даже ради этого сокращу прелюдию, так сказать. В общем, мужик задвинул мне байку про то, как он купался на озерке за школой, – о, Боже, какая ты идиотка, Ира, в этом озерке никто не купался уже десятки лет, там ловят циклопов на корм аквариумным рыбкам, – и его одежду кто-то намочил и завязал узлами. Он было подумал на мальчишек, которые гуляли в тот момент на озерке, но они дружной толпой указали на меня. Сказали: «Это не мы, это Ирка, такая-сякая. Натворила и убежала, поди теперь её поймай». Но уж коль скоро мужик так удачно меня встретил, мы должны пойти с ним на озерко и все вместе разобраться, кто виноват и что делать. Я не знаю, должна ли я была воспринять эту историю, как абсолютный бред. Наверное, должна была. Или вообще не должна была разговаривать с мужиком. Но меня не инструктировали на этот счёт. Вот я, жертва изнасилования, своего сына натаскивала каждый Божий день: «Не разговаривай с посторонними. Никогда. Ни о чём. Сразу беги и зови на помощь, как оглашенный. Прячься. Ломись к знакомым, к милиции, в людное место. Помни: мир враждебен. Детей воруют. Насилуют. Убивают. Продают в рабство и на органы. Ты понял?». Я обязательно убеждалась, что он меня понял. Нет, мой сын не рос зашуганным ебанатом. И, возможно, его могли схватить и засунуть в машину, когда он мирно шел рядом с дорогой. Просто переходил дорогу. Такое тоже бывает, и могло случиться с ним. Но я-то тут была бы не при чём, я-то сделала всё, что от меня зависело. А что сделала моя мать? Ничего. Я ни разу не слышала от неё фразу: «Никогда не разговаривай с незнакомцами». Потому, что ей было похуй. Ну, или потому, что с ней не случалось ничего страшного в детстве. И я, будучи человеком несведущим о том, что случается с детишками, пошла с этим мужиком на озерко. Там никого не было. Вообще ни души. Ну, собственно, можно было уходить, но у мужика были свои планы. Он взял меня за руку повыше локтя и повел в чащу кустарников. Когда я попробовала вырваться и закричать, он повернулся ко мне и сказал: