Тринадцать тысяч дней без солнца. Часть первая

Второй раз я чуть не умерла от странного заболевания, которое начиналось, как банальная ангина, и лечилось соответственно. То есть, меня спокойно кормили стрептоцидом с мёдом по бабушкиному рецепту, и заматывали шарфом моё горло. Но что-то пошло не по плану, и мне становилось всё хуже. Я не помню, была ли это ангина с абсцессом, или что похуже. Сейчас, будучи взрослым опытным человеком, могу предположить, что да, ангина. А тогда помню только, как я лежу, из моей груди прорываются хрипы, а всё вокруг будто укутывается в туман. Становится нечетким, размытым, будто на картину плеснули водой, и краски потекли. В этом тумане я ещё помню, как пришла участковый врач, Серафима – запамятовала отчество – хорошая, душевная тётка с нашего двора, бабушка одной из моих подружек. Пришла в неописуемый ужас, и быстро вызвала скорую. К моменту приезда скорой я была почти уже не здесь. Сквозь сгустившийся туман я видела врачей скорой, которые разводили руками: «А что вы хотите? Нужно было вызывать вовремя! А теперь уж всё. Через минуту останется ей глаза рукой закрыть, и кончено». И видела свою истерически рыдающую мать. И двойное удивление мурашками ползло по моему, почти расставшемуся с душой, телу. Я не понимала, от чего так убивается мама, и на это были две причины. Первая: зачем так плакать, ведь мне-то хорошо, а скоро будет ещё лучше. А во-вторых, почему мама так плачет, ведь она меня особо и не любит. Пока мама рыдала в голос, а врачи скорбно ждали момента, когда можно будет закрыть мне глаза, произошло непредвиденное: меня вдруг вырвало. Фонтаном. Этот фонтан пробил гнойную полость около миндалин, гной вытек вместе с рвотой, и я задышала. Обо мне тут же все забыли. Все дружно поздравляли друг друга и обнимались, как будто это они приложили руку к моему чудесному исцелению. Нет, не они. Но кто-то же приложил…

Больше никаких страшных историй со мной не приключалось, вплоть до лета 1983 года. Я просто росла, как все дети. Правда, в немного странной, для семидесятых, ситуации. У меня не было отца, а мне так хотелось, чтобы он был. Это даже странно… я человек, который не страдает синдромом «хочу, как у тебя». Ни в чём. Кроме, видимо, семьи. Помню, что я ужасно страдала от отсутствия у меня отца. Нечеловечески просто страдала. Кстати, этот старый мудак жив и по сей день. И не за то я обзываю его мудаком, что он бросил мою мать – не бросал. Она сама ушла. А за то, что он прекрасно знает о моём существовании, и не хочет ничего менять. Ему сейчас 78 лет. Сами понимаете, что шансы внезапно покинуть наш мир у него растут с каждым днём, несмотря на его спортивное прошлое. Но отец не хочет, чтобы у него была дочь. Мы один раз говорили с ним на эту тему, он хотя бы был честен со мной, и на том спасибо. Человек сказал: «Когда я хотел быть отцом – передо мной закрыли дверь. А сейчас я уже ничего не чувствую, ты для меня чужой человек», Круто звучит, правда? Хотел – расхотел – перехотел. Всё так просто. Я после того разговора шла по улице, и орала, как сумасшедшая. Не помню, какие фразы вылетали из меня по поводу состоявшегося разговора, но что-то я кричала. Не просто «А-А-А-А-А-А…». Зато помню острое, жгучее ощущение боли, которое застряло под рёбрами, и не хотело выходить из меня, как я не пыталась его вытолкнуть вместе с криками. Сейчас я уже спокойна. На моём поле он не единственный, кто не понимает, что общаться надо, пока мы живы. Я и сама – чего греха таить – иногда веду себя примерно также. Рву узы, связи, прекращаю общение. И ведь знаю, что потом скорее всего буду сожалеть. Проходила это уже много раз. Но не с отцом, не с детьми. Вот тут мне непонятно. Позвони он мне сейчас, скажи: «Приезжай, я хочу тебя видеть» – я бы всё бросила и полетела. Я готова обрести отца. А он не готов. А был ли готов он к тому, что у него будет дочь, есть дочь, хоть когда-то? Сомневаюсь. Говорит: хотел. А я не верю. Никто меня не хотел. Никто меня тут не ждал.

Итак, я пришла в этот мир никем не ожидаемая. У меня не было традиционной семьи: мамы, покупающей милые глупости для будущего малыша вроде пинеток. Папы, который гладит маму по большому животу и слушает, как пинается наследник. Большого живота не было тоже. Удивительная история, которая случилась в 1972м году, и которую я узнала в 1990м. Работала я тогда старшим лаборантом в одном сельскохозяйственном научном институте. А училась в учебном сельскохозяйственном институте. Моя мама всегда была озабочена тем, чтобы я обязательно получила высшее образование. Жаль, что её уже нет. Мам, я учусь. Не в сраном сельхозе Омска. А в Москве, во ВГИКе. Думаю, ты знала, что это за институт. Пока была жива.