Тринадцатая девушка Короля

Я осторожно дотронулся пальцем до странного наполовину стертого рисунка. Не татуировка, а будто кто-то краской на коже, прямо в ямочке между ключицами, пытался какой-то символ изобразить. Или иероглиф. Или…

— Это руна, что ли?

Эри вполне ожидаемо промолчала, а я лишь удивленно головой качнул.

— Тоже муж научил?

— Тоже, — буркнула она. — Насмотрелся?

Вообще-то, нет.

Вообще-то, смотрел бы и смотрел. И трогал бы не только кончиками пальцев, но губами и языком. Потому что на ощупь кожа оказалась такой же нежной и теплой, как мне и представлялось. Потому что вмиг покрылась мурашками, стоило мне лишь прикоснуться. Ее хотелось не просто целовать. Ее вылизывать хотелось, втягивать в рот и прижимать зубами, оставляя совершенно однозначные, страстные отметины, дурея от сносящего крышу аромата желанной женщины.

Я прокашлялся и, еще раз проведя по контуру рисунка, ответил:

— Что она означает, скажешь?

Эри настороженно заглянула мне в глаза и, торопливо стирая остатки руны, неуверенно соврала:

— Так, ерунда. От боли в горле.

— Понятно, — я сделал вид, что поверил, и мы неловко замолчали. Ну, то есть вдова-то молчала неловко, а я, например, очень вполне себе хорошо молчал. Ловко. Потому как, во-первых, она рядом, так близко, что если наклониться чуть ниже, можно почувствовать ветерок ее дыхания, а во-вторых, как я уже говорил, пахло от нее до невозможности хорошо. Так вкусно, что хоть ложкой воздух ешь.

«А вот интересно, — мелькнула шальная мысль, — как она отреагирует, если я ее сейчас возьму и…»

— Ты пришел-то зачем, полотер со стажем? — внезапно проговорила Эри, вырывая меня из мечтаний и отступая на несколько шагов к столу. Почувствовала мое настроение? Боится? — Уж точно не для того, чтоб помочь мне ребенка выкупать.

— Зачем-зачем? Затем, что надо было, — проворчал я раздраженно, потому как ответить что-то более внятное был не в состоянии: особого повода для визита я так и не придумал. Возможно, потому и не стал сразу входить, а стоял, подслушивая, под дверью. Взял ведро с грязной водой и вышел во двор, а когда вернулся, Эри уже убрала на место половую тряпку и теперь суетилась над чайничком с медом.

— Про родителя слышала уже? — грубовато спросил я, оттесняя девушку от стола. Пусть мне что хотят говорят, но мед женщины варить не умеют. Моча у них получается вместо меда. Горячая, не спорю, но сладкая как морг знает что и совершенно неудобоваримая.

Эри вздохнула и тихонечко села на краешек стула.

— Да я как бы рядом была, когда его прихватило. Я и Рейка. Рейя. Сестра моя.

— Тот самый Рей? — брякнул я и неловко замолчал. Что вообще принято говорить в таких случаях? Сочувствие какое-то проявлять? Соболезновать? Так вроде как рано. Папахен же не окончательно скопытился, да и Эри, как я еще в Храме понял, особо нежных чувств к нему не питала. Но как-то отреагировать на слова девушки все-таки стоило, поэтому я добавил в мед немного полынной настойки и спросил:

— И? Как вы теперь?

— Нормально, — Эри пожала плечами. — Поначалу-то, конечно… испугались, а потом уже, как в себя пришли, за лекарем побежали. Ну, он к себе Папашу и забрал.

Вновь вздохнув, она нахмурилась и замолчала. И внутренний голос мне подсказывал, что переживает она вовсе не из-за родительского здоровья. Возможно именно этот голос и нашептал мне, чтобы я следующий вопрос задал:

— А про стряпчего Оки-са-Но тоже знаешь? Убили его. Не слышала? Я вот как раз у лекаря по этому поводу был.

Вдова так стремительно побледнела, что я на мгновение испугался, как бы она чувств не лишилась.

— Как убили? Живая вода… Нет, не слышала… Я дома все время была, с Мори…

— Убили-убили, — кивнул я, старательно делая вид, что не замечаю нездоровой бледности Эри. — Да еще как! Подробностей я тебе рассказывать не буду. Нечего тебе о таких мерзостях слышать. Ты мне лучше ответь, правда что ли, что покойник ходоком был. Ну, бабником, в смысле?

Она еще больше побледнела, позеленела, я бы сказал, и попыталась за возмущением скрыть испуг:

— А у меня ты почему об этом спрашиваешь?

На миг поджала губы и передернула плечами, будто испытала внезапный приступ брезгливости, а я с откровенной злостью подумал: «Если он ее хоть пальцем тронул, то я ему все обратно приделаю, подниму, когда можно будет поднять, и к моргам снова оторву все причиндалы».

Уж и не знаю, почему мне вообще такая идея в голову пришла. Ну, что между Оки-са-Но и Эри что-то могло быть, но отчего-то подумалось, что по доброй воле она бы на это не согласилась.

— Да не почему, — растерянно ответил я, недоумевая, откуда у меня вообще такие мысли взялись. — Просто. Ты же тут живешь, в Красных Горах, я имею в виду. Может, слышала что… Может, что интересное расскажешь… Кружки для меда у тебя где хранятся?

— Кружки? Здесь, — она торопливо поднялась и потянулась к полке над столом, занавешенной цветастой шторкой. Платье на груди натянулось, обтягивая все очень плотно. Прямо руки зачесались, до чего захотелось почувствовать вес этой самой груди, ощутить, как вершинки сосков упираются в центры ладоней… — А насчет всего остального, пожалуй, я не смогу тебе помочь.