Тринадцатая пуля

Он поражал своими колоссальными размерами.

Он завораживал. Он гипнотизировал.

Он был настолько выразителен и самостоятелен, что, казалось, мог существовать независимо, как знаменитый гоголевский фантастический персонаж.

Ноздри представляли собой отверстия, в каждое из которых, я уверен, без труда поместился бы не только большой палец самой старухи, но и указательный палец ее соседа – бравого полковника, если бы у того вдруг возникло невероятное желание таким образом его пристроить.

Нос наводил на мысль, что и в наши безбожные времена еще можно встретиться с чудом. Пусть даже это чудо с торчащими из него толстыми седыми волосами, похожими на крысиные усы.

Инсинуации полковника, видимо, никак не повлияли на отношение старухи к стихам, и она, гундося своим чудо-носом, победительно возгласила:

– Надеюсь, теперь-то вы все поняли, идиоты, что это Надсон!

А чтец тем временем разорялся:

Ночная мгла покрыла душу,

И день ненужный как бы прожит,

Лишь ворон черный в небе кружит

И сердце втуне мне тревожит.

Не шелестит листвой осенней

Уснувший лес на склоне дня.

Скажи мне, Боже, чей я пленник?

Зачем я мучаю себя?

Скажи, зачем, себя кляня,

Я душу рву в смертельной муке?

К тебе протягиваю руки…

Здесь исполнитель внезапно прервал завывания, выдержал томительную паузу и затем порывисто выбросил руки с растопыренными узловатыми пальцами в сторону томной синеокой красавицы, строгий вид которой прямо-таки кричал о неприступности и невозможности даже слабых надежд на взаимность.

Тем не менее, нежный лик юной дамы подозрительно быстро пошел пунцовыми пятнами, красавица сонно потупила синие глазки, а ее муж, мрачный пожилой толстяк с брезгливо оттопыренной нижней губой, склеротически побагровев, искусственно зевнул и с безразличным видом потянулся за рюмкой.

Похоже, не прав был неизвестный голос, приписывавший знаменитому актеру триумфы только в третьеразрядных любовных турнирах.

Декламатор же, ухмыльнувшись, загалопировал с утроенной энергией:

…В надежде вымолить прощенье

За грех, который совершил…

Я ль бескорыстно не любил?

И что, я праведно не жил?

Скажи мне, Боже, в чем спасенье

Душе измученной моей,

Как ей найти упокоенье,

Средь тысяч страждущих теней?

Ночная мгла покрыла душу,

И жизнь, как день, прошла бесследно.

А ворон черный в небе кружит,

Как смерти знак, как знак последний.

Луна смертельными лучами,

Как беспощадными мечами,

В злом исступлении своем

Пытает Землю перед сном.