Тринадцатая рота (Часть 2)

Полицай, натянувший на себя не то две, не то три шинели, увальнем подхватился со снега, вскинул руку к шапке:

- Смею доложить, они откукарекались!

- Что значит откукарекались? Докладывайте яснее.

- Смею доложить, они замерзли.

- Безобразие! - закричал Гуляйбабка. - Мокрые куры! Никакой закалки! Шелудивый поросенок и в Покровки замерз. Где помощник начальника курса?

- Смею доложить, и они.

- Что они?

- Они тоже изволили задубеть. Гуляйбабка обернулся к кучеру, надевающему попоны на взмыленных коней:

- Вы слышите, Прохор Силыч? Замерзли, мерзавцы. Не захотели фюреру служить.

- Как не чуять, сударь. Чую. Воля господня. Каждый избирает, что ему по душе. Взял и замерз.

- Я их изберу! Я им замерзну! Эй, ты! Куль в трех шинелях!

- Слушаюсь, ваш благородие!

- Принимай командование на себя.

- Рад стараться!

- После будешь стараться, а сейчас слушай приказ.

- Рад стараться!

- Поднять роту! Всех живых и мертвых в строй. Срок пять минут.

- Рад стараться!

- Ох, чует сердце, не к добру все это, - вздохнул Прохор, когда полицай в трех шинелях кинулся исполнять приказание. - Не к добру вы затеяли с этой полицией, сударь.

- Поменьше охов, вздохов, Прохор Силыч. Солдат тот плох, который ох да ох! Не впервой заваривать кашу. Расхлебаемся.

- Воля ваша, сударь, - вздохнул Прохор, садясь на облучок. - Только мой бы совет вам. Внять гласу пословицы: "Вовремя убраться - в выгоде остаться".

- Но есть и другие пословицы, Прохор Силыч.

- Какие же?

- "С поля брани бежать - себя не уважать", "Бегство от сраженья достойно презренья". Будем сражаться, Прохор Силыч. Полицейская мразь должна быть уничтожена. Если не вся, то хотя бы частично. Нет им места на нашей земле!

Говоривший гневно Гуляйбабка умолк, так как в это время к возку подбегал новый начальник курса - полицай в трех шинелях. Остановясь в нескольких шагах от Гуляйбабки, он, тяжело дыша, отрапортовал:

- Смею доложить, господин начальник! Рота полиции в составе двадцати двух человек по вашему приказу построена.

- Где остальные?

- Смею доложить, они...

- Что они?

- Изволят лежать, господин начальник.

- Поднять!

- Смею доложить, они неподымаемы. Они изволили замерзнуть.

- Все тринадцать?

- Никак нет. Четверо лишь обморожены. У них был шнапс.

- Пьяницы! Симулянты! Не желают служить фюреру. Под трибунал! - закричал Гуляйбабка, размахивая перед носом полицая кулаками. - Где рота? Где остальные скоты?!

- Рад стараться! В ста метрах от вас.

- Идемте!

- Рад стараться!

- Шагом марш!

Полицай, высоко взметая ногу, зашагал к чернеющей в темноте шеренге. Следом за ним двинулся Гуляйбабка.

Строй полиции представлял жалкое зрелище. Морозная ночь вышибла из блюстителей "нового порядка" всю петушиную спесь, и теперь они, продрогшие, согнутые, полуобмороженные, стали похожими на рождественских ворон. Некоторые еле стояли на ногах, и их поддерживали собратья. Иных до печенок содрогал кашель.

- Герои! - воскликнул Гуляйбабка, потрясая маузером над головой. - Герои "нового порядка"! Вы сверхдоблестно сражались этой ночью и показали неслыханную стойкость. Фюрер будет гордиться вами. Фюрер вас не забудет и обласкает. Но испытания пока не все. Еще одно усилие, еще часов шесть лежания в проклятом снегу - и победа за вами. Подкрепление на подходе. Кухня с жареной гусятиной - тоже. А пока я вам привез средство, которое вас непременно согреет.

Строй задвигался, еще пуще закашлял, одобрительно загудел. Кто-то крикнул:

- А шнапс будет?

- Что за наивность? Как может жить полицай без шнапса? Шнапс к гусятине найдется. А пока примите согревающее средство, - Гуляйбабка сунул маузер в деревянную колодку, достал из планшета листок, зажег висевший на груди фонарик. - Я привез вам песенку полицая, которая называется "Фюрер будет гладить нас, гоп, по головке". Сейчас я несколько раз прочту ее вам, а вы потом запоете. Мотив ее очень прост и сам напрашивается из текста. Итак, слушайте!

Гуляйбабка трижды прочел текст песенки, а на четвертый рота полицаев, дирижируемая новым командиром, запела сама:

Мы в полицию пошли,

Гоп, волей бога!

И там фюрера нашли,

Гоп, дорогого!

Фюрер будет гладить нас,

Гоп, по головке!

Фюрер даст нам, фюрер даст,

Гоп, по коровке!

Служим, братья, неспроста,

Гоп, мы отменно!

И дослужим до креста,

Гоп, непременно!

- Вот теперь все в порядке, - сказал Гуляйбабка кучеру, когда рота, пропев песенку, была снова уложена в снег и открыла ружейную пальбу в белый свет. Теперь можно и уезжать.

- Куда прикажете, сударь? - спросил Прохор, насторожась и еще больше тревожась.

- В данной ситуации я готов бы к черту в денщики, лишь бы скрыться и не возвратиться, - сказал Гуляйбабка. - Пусть бы эта падаль перемерзла вся. Но каша заварена, и ее надо удачно расхлебать.

- Самое лучшее "хлебанье", сударь, - это прикончить эту комедь.

- Нет, Прохор Силыч, и еще раз нет! Я буду счастлив, если скопырится еще хоть один предатель. Трогайте. Поехали!

- Куда же мы?

Гуляйбабка молча кивнул на мрачные развалины Смоленска, над которыми все еще держалась вьюжная ночь.

16. ПОХИЩЕНИЕ ГУЛЯЙБАБКИ ВМЕСТЕ С КУЧЕРОМ И КОНЯМИ