Читаем Тринадцатый апостол полностью

П о б е д о н о с и к о в. <…> Остро схвачено. Подмечено. Но все-таки это как-то не то… Сгущено все это, в жизни так не бывает… Ну, скажем, этот Победоносиков. Неудобно все-таки… Изображен, судя по всему, ответственный товарищ, и как-то его выставили в таком свете и назвали еще как-то «главначпупс». Не бывает у нас таких, ненатурально, нежизненно, непохоже! Это надо переделать, смягчить, опоэтизировать, округлить…

Р е ж и с с е р. Что вы! Что вы, товарищи! Ведь это <…> выведен только в виде исключения литературный отрицательный тип.

П о б е д о н о с и к о в. Как вы сказали? «Тип»? Разве ж так можно выражаться про ответственного государственного деятеля? Так можно сказать только про какого-нибудь совсем беспартийного прощелыгу. Тип! Это все-таки не «тип», а как-никак поставленный руководящими органами главначпупс, а вы – тип!!

Вот когда автор говорит, что речь идет не о единичном Победоносикове, а о победоносиковизме высших эшелонов государственной власти…

Р е ж и с с е р. <…> но ведь это по ходу действия.

П о б е д о н о с и к о в. Действия? Какие такие действия? Никаких действий у вас быть не может, ваше дело показывать, а действовать, не беспокойтесь, будут без вас соответствующие партийные и советские органы.

Вот наконец и прямая угроза! Искусству указывают границу, за которую оно не смеет переступать, на искусство готовы надеть намордник, чтобы сатира не кусала. И Маяковский предсказывает, что критиковать его за «Баню» будут не только Ермиловы, но и органы государственной безопасности.

По б е д о н о с и к о в. А кого вы нам противопоставляете? Изобретателя? А что он изобрел? Тормоз Вестингауза он изобрел? Самопишущую ручку он выдумал? Трамвай без него ходит? Рациолярию он канцеляризировал?

Р е ж и с с е р. Как?

П о б е д о н о с и к о в. Я говорю, канцелярию он рационализировал? Нет! Тогда об чем толк? Мечтателей нам не нужно! Социализм – это учет! <…> Вы должны мне ласкать ухо, а не будоражить.

А тем временем Велосипедкин пробивается в партер, к Победоносикову, возмущаясь тем, что он замораживает изобретение Чудакова. Он требует у главначпупса денег, чтобы вынести опыт на максимально возвышенное место. Победоносиков увиливает: «Я сам сегодня выезжаю на возвышенности Кавказа». И вообще он зритель. Но тут спохватывается режиссер, путая Победоносикова-зрителя и Победоносикова-актера. Режиссер просит актеров, исполняющих роль зрителей, вернуться на сцену для «продолжения спектакля», хотя спектакль – гениальная «мышеловка» Маяковского – органическая часть спектакля. Это зеркало в зеркале. Или увеличивающее стекло – лупа, как предпочитает определять театральный спектакль сам Маяковский. Драматургическое, комедийное искусство Маяковского достигает в «Бане» невиданных со времен Шекспира и Мольера высот. Тем временем сквозное действие комедии продвигается к своему завершению: «машина времени» Чудакова сработала. На нижней площадке конторы Победоносикова вспыхнул фейерверк. На месте поставленного аппарата появляется с в е т я щ а я с я ж е н щ и н а. В руках у нее светящийся свиток с горящими буквами «Мандат».

<p>Параграф четвертый</p><p>Машина времени</p>

Ф о с ф о р и ч е с к а я ж е н щ и н а. Привет, товарищи! Я делегатка 2030 года. Я включена на двадцать четыре часа в сегодняшнее время. Срок короткий, задания чрезвычайные. Проверьте полномочия и оповеститесь.

О п т и м и с т е н к о. «Институт истории рождения коммунизма…» <…> «Даны полномочия.» <…> «Отобрать лучших. для переброски в коммунистический век.» Ф о с ф о р и ч е с к а я ж е н щ и н а. Товарищи! По первому сигналу мы мчим вперед, перервав одряхлевшее время. Будущее примет всех, у кого найдется хотя бы одна черта, роднящая с коллективом коммуны, – радость работать, жажда жертвовать, неутомимость изобретать, выгода отдавать гордость человечностью. Удесятерим и продолжим пятилетние шаги. Держитесь массой, крепче, ближе друг к другу. Летящее время сметет и срежет балласт, отягченный хламом, балласт опустошенных неверием.

Раздается бенгальский взрыв. «Машина времени» взлетает со скоростью секунда/год. На сцене Победоносиков, Оптимистенко, Бельведонский, Мезальянсова, Понт Кич, Иван Иванович, скинутые и раскиданные колесом времени. Из последних реплик отвергнутых выделю только две. Поверженный, униженный Победоносиков обращается к живописцу Бельведонскому:

Художник, лови момент, изобрази живого человека в смертельном оскорблении! Б е л ь в е д о н с к и й. Не-е-ет! Ракурс у вас какой-то стал неудачный. На модель надо смотреть, как утка на балкон. У меня только снизу вверх получается вполне художественно.

Все оставили главначпупса, все, кого он презирал, третировал, выгонял, зажимал рот, пред кем задирал нос, фанфаронил. После слов разоблаченного главначпупса: «И она, и вы, и автор – что вы этим хотели сказать, – что я и вроде не нужны для коммунизма?!?» Занавес опускается.

<p>Параграф пятый</p><p>Начало третьего потопа</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография
Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

Изучение социокультурной истории перевода и переводческих практик открывает новые перспективы в исследовании интеллектуальных сфер прошлого. Как человек в разные эпохи осмыслял общество? Каким образом культуры взаимодействовали в процессе обмена идеями? Как формировались новые системы понятий и представлений, определявшие развитие русской культуры в Новое время? Цель настоящего издания — исследовать трансфер, адаптацию и рецепцию основных европейских политических идей в России XVIII века сквозь призму переводов общественно-политических текстов. Авторы рассматривают перевод как «лабораторию», где понятия обретали свое специфическое значение в конкретных социальных и исторических контекстах.Книга делится на три тематических блока, в которых изучаются перенос/перевод отдельных политических понятий («деспотизм», «государство», «общество», «народ», «нация» и др.); речевые практики осмысления политики («медицинский дискурс», «монархический язык»); принципы перевода отдельных основополагающих текстов и роль переводчиков в создании новой социально-политической терминологии.

Ингрид Ширле , Мария Александровна Петрова , Олег Владимирович Русаковский , Рива Арсеновна Евстифеева , Татьяна Владимировна Артемьева

Литературоведение
Поэтика за чайным столом и другие разборы
Поэтика за чайным столом и другие разборы

Книга представляет собой сборник работ известного российско-американского филолога Александра Жолковского — в основном новейших, с добавлением некоторых давно не перепечатывавшихся. Четыре десятка статей разбиты на пять разделов, посвященных стихам Пастернака; русской поэзии XIX–XX веков (Пушкин, Прутков, Ходасевич, Хармс, Ахматова, Кушнер, Бородицкая); русской и отчасти зарубежной прозе (Достоевский, Толстой, Стендаль, Мопассан, Готорн, Э. По, С. Цвейг, Зощенко, Евг. Гинзбург, Искандер, Аксенов); характерным литературным топосам (мотиву сна в дистопических романах, мотиву каталогов — от Гомера и Библии до советской и постсоветской поэзии и прозы, мотиву тщетности усилий и ряду других); разного рода малым формам (предсмертным словам Чехова, современным анекдотам, рекламному постеру, архитектурному дизайну). Книга снабжена указателем имен и списком литературы.

Александр Константинович Жолковский

Литературоведение / Образование и наука