Тринадцатый апостол

Бедный Маяковский. Да был ли он? Человек и поэт? Ведь вы от него ничего не оставили. человекоподобие, поза, маска. Слово его – словословие, словонасилие, оболочка. Нутро его – натруженность, смертельная роковая заданность. В осадке не просто пустота, а принудительная пустота, на дне – не просто ложь, а гениальная неподлинность – такая вот конструкция водружена на сегодняшний день в честь Маяковского.

Зеркальная братия, защитники высокого ироничного слога, представьте молодого Иисуса, только-только узнавшего, что ему предначертано. И Слово его, поначалу привыкавшее к своему звучанию. И крест его. Апостолов, «ни за что ни про что» пострадавших. Потому скажу: Маяковский – это Слово-Бытие.

Подобные зеркальные приемы, если немного успокоиться, напомнили мне другого рода отражения.

Зеркальное отражение всегда увлекало игровые жанры поэзии, особенно сказочный и волшебный. А в русской поэзии, как все остальное, тема «зеркала» была впервые разыграна Пушкиным. В 14 лет он записал трогательное откровение самоотречения своей возлюбленной:

ЛАИСА ВЕНЕРЕ, ПОСВЕЩАЯ ЕЙ СВОЕ ЗЕРКАЛО

Вот зеркало мое – прими его, Киприда!
Богиня красоты прекрасна будет ввек,
Седого времени не страшна ей обида:
Она – не смертный человек;
Но я, покорствуя судьбине,
Не в силах зреть себя в прозрачности стекла,
Ни той, которой я была,
Ни той, которой ныне.

Лаиса, умница, поняла, что ее красота преходяща, и зеркало не вернет ей былой прелести и не скроет черты ее теперешнего увядания. Зеркало Лаисы было правдиво. Но не все зеркала таковы.

В народных сказках красавицы любят смотреться в свое отражение, любоваться собой. В сказках зеркала не простые, а волшебные, говорящие. То скажут правду – всю как есть, то обманут: либо приукрасят, либо изобразят дурнушкой. И тогда, бывает, девицы зеркала разбивают. На правдивых зеркалах построил свою «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях» Александр Сергеевич. Молодая царица раннего вдовца царя получила в приданое сказочное зеркальце:

Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
«Свет мой, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты, конечно, спору нет;
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее».

Тем временем подросла молодая царевна, дочь царя от первого брака. И такою она удалась пригожею, что на вопросы царицы, зеркальце отвечало без утайки:

«А царевна все ж милее,
Все ж румяней и белее».
Делать нечего. Она,
Черной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку.

и наказала своей сенной девке завести царевну в глушь лесную, связать ее и оставить на съедение волкам. Но Чернавка не выполнила наказ царицы, а царевна набрела на терем семи богатырей. Стали они ее защитниками. Богатыри привели царевну во дворец как раз в ту пору, когда царица беседовала со своим зеркальцем, уверенная в том, что теперь-то, когда царевны больше нет, царица услышит от зеркальца заветные слова. А зеркальце и на этот раз не солгало:

«Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна все ж милее,
Все румяней и белее».
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И царевну повстречала.
Тут ее тоска взяла,
И царица умерла.

Пушкин признавал (если уж признавал!) только правдивые зеркала. И следовал пословице: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива». Засматривались в зеркало и поэты Серебряного века. У Бальмонта «зеркало» в самой сердцевине его поэзии. Оно все вовлекало в его стих, заманивало в глубину, причащало ко сну, и самая душа поэта поглощалась внутренним зеркалом и вдруг ощущала: «Тону». В стихотворении «Перед зеркалом» Ходасевич, глядя на свое отражение, испытывает отвращение к себе, желто-серому, полуседому, научившемуся молчать и шутить на трагические темы. Он чувствует, что изменился, что мать его такого, каким он стал, не узнала бы. Но зеркало его не обманывает. Он в эмиграции, в Париже.

Только есть одиночество – в раме
Говорящего правду стекла.

1924