Тринадцатый апостол

Сам Маяковский в 1930 г. все чаще обращается к образу Ленина, напоминает о нем из стихотворения в стихотворение. Всего год до того, в 1929 г., Маяковский с глазу на глаз разговаривал с Лениным (с его фотографией) и от себя лично рассказывал о положении в стране и от себя лично обещал следовать ленинским заветам. Теперь, в 1930 г., Маяковский рассказывает о том, как вся страна, а не он один, рапортует Ленину:

Во весь
медногорлый
гудочный клич,
всеми
раскатами
тракторного храпа,
тебе,
товарищ
Владимир Ильич,
сегодня
республика
делает рапорт.
…………………………..
– Мы счистим подлиз
и вредителей слизь,
мы труд
разупорствуем
втрое,
но твой
человеческий
социализм
на всей
планете
построим!(10: 175)

В 1930 г. все население СССР говорило о сталинском социализме, редко о ленинско-сталинском и никогда не говорило, обращаясь к Ленину, «твой» социализм и не добавляло «человеческий», и тем более не клялось построить социализм «на всей планете». Эта была идея Ленина, поддержанная Троцким, но отнюдь не идея Сталина, обещавшего построить социализм в «одной стране». Стихотворение Маяковского было явно антисталинским, превосходящим мандельштамовское разоблачение «кремлевского горца».

Маяковский отвергал как антиленинскую сталинскую политику построения социализма – это было куда посерьезней и опасней. Маяковский знал, что и Ленин не был «чемпионом гуманизма», но на фоне сталинского мракобесия Ленин выглядел светочем справедливости. О «человеческом» социализме уместно было напомнить в годину разбойничьего раскулачивания.

Кроме стихов, напоминающих о ленинских заветах, Маяковский написал в 1930 г. кучу производственных агиток, реклам и лозунгов и поэму «Во весь голос», которую «выставил» как экспонат и впервые прочитал на своей выставке.

В том же 1930 г. сняли с репертуара сатирическую комедию «Баня» с главначпупсом Победоносиковым-Сталиным. Компромат был изобильный. Нельзя было откладывать ликвидацию «преступника».

«Год великого перелома роковым образом стал годом многих личных драм и потрясений. Интеллигенция утрачивала и в политике, и в творчестве всякую стабильность и опору. Революционное мировоззрение, питающее целый слой писателей и поэтов, доживало последние дни. Выстраивалась новая чиновничья модель, где живому человеку не находилось места, где любая неординарная мысль была к тому же крайне опасна. Растерянность, одиночество и страх преследовали не только мелких литераторов, – первыми, кто остро ощутил себя “зверем в загоне”, были такие гиганты, как Маяковский»[75]. Ради облегчения «руководства» творческой интеллигенцией Сталин запретил все творческие организации. «Вспомните, в каком отчаянии был Маяковский, узнав о постановлении о роспуске всех литературных групп, поскольку партия будет осуществлять руководство литературой через РАПП, куда члены этих групп отныне должны входить. (за постановлением. – К.К.) скрывалась только патологическая потребность в унификации всего и вся, в “руководстве для руководства”. В такую жизнь надо было втянуться. И втянулись. Но не все. Маяковский, как известно, не смог..»[76]