Читаем Тринадцатый апостол полностью

Тринадцатый апостол

И это говорилось пленивший его красавице, вместо того чтобы обнять, расцеловать, схватить в охапку и утащить ее, прижимающуюся к любимому. Маяковский, правда, потом издалека, из Москвы, звал ее: «Иди сюда, / иди на перекресток / моих больших / и неуклюжих рук». И хотя он хорохорился: «Я все равно тебя / когда-нибудь возьму – / одну / или вдвоем с Парижем», границу перед ним закрыли. И перед ней тоже. Ее письма вскрывали. И вскрывали по праву старой, еще не заржавевшей любви, о которой была написана поэма «Про это».

<p>Параграф второй</p><p>Размедвеживание</p>

Лермонтов как-то написал: «Поэты подобны медведям, которые кормятся тем, что сосут свою лапу». Маяковский тоже сосал свою лапу – ему было просто: он сам превратился в медведя. Это произошло вдруг, после телефонного звонка домработницы Аннушки, передавшей ему слова Лили, что она не хочет его видеть и не только сейчас, а еще долго-долго не захочет, потому что она больна. А ему почудилось не хочет видеть, значит, больше не любит:

Страшнее слов —из древнейшей древности,где самку клыком добывали люди еще,ползлоиз шнура —скребущейся ревностивремен троглодитских тогдашнее чудище.……………………………………………..Сквозь первое горебессмысленный,ярый,мозг поборов,проскребается зверь.………………………………………………..Вчера человек —единым махомклыками свой размедведил вид я!Косматый.Шерстью свисает рубаха.Тоже туда ж!?В телефоны бабахать!?К своим пошел!В моря ледовитые!РазмедвеженьеМедведем,когда он смертельно сердится,на телефонгрудьна врага тяну.А сердцеглубже уходит в рогатину!Течет.Ручьища красной меди.Рычанье и кровь.Лакай, темнота!Не знаю,плачут ли,нет медведи,но если плачут,то именно так.То именно так:без сочувственной фальшискулят,заливаясь ущельной длиной.……………………………………..Вот так медведи именно могут:недвижно,задравши морду,как те,повыть,извытьсяи лечь в берлогу,царапая логово в двадцать когтей.

Одно превращение следует за другим. Фантастическая реальность разворачивается причудливо. Вот на подушке, ставшей льдиной, поэт плывет по Неве и оказывается под тем самым феерическим мостом, к которому он приковал себя в «Человеке».

Стоит.Разметал изросшие волосы.Я уши лаплю.Напрасные мнешь!Я слышумой,мой собственный голос.Мне лапы дырявит голоса нож.Мой собственный голос —он молит,он просится:– Владимир!Остановись!Не покинь!Зачем ты тогда не позволил мнеброситься?С размаху сердце разбить о быки?…………………………………………..Ты, может, к ихней примазался касте?Целуешь?Ешь?Отпускаешь брюшко?Самв ихний быт,в их семейное счастьенамереваешься пролезть петушком?!Не думай! —Рука наклоняется вниз его.Грозитсясухойв подмостную кручу.– Не думай бежать!Это явызвал.Найду.Загоню.Доконаю.Замучу! (4: 146–151)

Ч е л о в е к посылает поэта в праздничный город остановить веселье и всех созвать спасать его, Ч е л о в е к а, отменить его безлюбовную муку. Условия грозные:

Покапо этойпо Невскойпо глубиспаситель-любовьне придет ко мне, скитайся ж и ты,и тебя не полюбят.Греби!Тони меж домовьих камней! —

И еще вдогонку:

– Забыть задумал невский блеск?!Ее заменишь?!Некем!По гроб запомни переплеск,плескавший в «Человеке». (4: 152)

Перейти на страницу: