Читаем Тринадцатый апостол полностью

Тринадцатый апостол

Я день,я год обыденщине предал,я сам задыхался от этого бреда.……………………………………….Теперь лишь ты могла б спасти.Вставай!Бежим к мосту!

Но бежать не пришлось. Ч е л о в е к пришел к ним сам:

Оставь!Не надони слова,ни просьбы.Что толку —тебеодномуудалось бы?!Жду,чтоб землей обезлюбленнойвместе,чтоб всеймировойчеловечьей гущей.Семь лет стою,буду и двестистоять пригвожденныйэтого ждущий.У лет на мостуна презренье,на смех,земной любви искупителем значась,должен стоять,стою за всех, за всех расплачусь,за всех расплачусь. (4: 164–172)

Даже вместе со своей любимой они не спасли Человека.

Миновали десятки лет. Поэт постарел. Но все равно теперь в Париже Маяковский уговаривает парижан идти вместе с ним спасать Человека:

…хожу по мгле по Сеновойвсей нынчести изгой.

Уговаривает «ночных бабочек». Ответ предсказуем:

«Не пойдем.Дудки!Мы – проститутки».

И вот он снова в Москве, лохмотьями зацепился за купол Ивана Великого, а мерещится ему Кавказ.

В ущелья кремлевы волна ударяла:то песня,то звона рождественский вал.С семи холмов,низвергаясь Дарьялом,бросала ТерекомпраздникМосква. (4: 174)

Кавказ не отпускал Маяковского даже в видениях… Иван Великий обернулся до боли знакомым льдистым Машуком, где мерзавец Мартынов убил на дуэли Лермонтова. А за Маяковским охотятся.

…Кавказ кишит Пинкертонами. (4: 175)

Застукали его на Машуке (продолжение ниже. – К.К.).

Вы скажете: так ведь это же не взаправду – это поэтический образ. Правда оказалась коварней. Читатель не может не помнить, как Ленин отчитал Маяковского за «Наш марш», за «второй потоп», за требование, чтоб Большая Медведица «на небо нас взяла живьем». В фантастической реальности Маяковского убили, но он еще успел сказать:

Да небопо-прежнемулирикой звездится.Глядитв удивленье небесная звездь —затрубадурила Большая Медведица.Зачем?В королевы поэтов пролезть?Большая,неси по векам-Араратамсквозь небо потопаковчегом-ковшом!С бортазвездолетоммедведьинским братомгорланю стихи мирозданию в шум…

Маяковский начал свой жизненный путь со звезд и завершает звездами, звездолетом, звездой в большом созвездии, что служит ориентиром летчикам и космонавтам. На этом фантастическая реальность обрывается. Поэт вернулся к нефантастической, камерной, комнатной.

Только с глобуса – гора Килиманджаро.Только с карты африканской – Кения. (4: 177, 178)

Теперь поэт наяву воображает себя в мастерской человечьих воскрешений ХХХ в. Он просит, он молит химика:

Сердце мне вложи!Кровищу —до последних жил.в череп мысль вдолби!Я свое, земное, не дожил,на землесвое не долюбил.……………………………….Воскресихотя б за то,что япоэтомждал тебя,откинул будничную чушь!Воскреси меняхотя б за это!Воскреси —свое дожить хочу! (4: 182)

И тут же выливает на советское общество клокочущий океан ненависти, заполняя до краев расстрельный компромат на себя самого:

Но дыханием моим,сердцебиеньем,голосом,каждым острием вздыбленного в ужасволоса,дырами ноздрей,гвоздями глаз,зубом, исскрежещенным в звериный лязг,ёжью кожи,гнева брови сборами,триллионом пор,дословно —всеми порамив осень,в зиму,в весну,в лето,в день,в сонне приемлю,ненавижу этовсё.Всё,что в насушедшим рабьим вбито,всё,что мелочинным роемоседалои осело бытомдаже в нашемкраснофлагом строе. (4: 179)<p>Параграф третий</p><p>Идеалы и действительность</p>

Перейти на страницу: