Тринадцатый апостол

Из любви произрастают также противоположные ей чувства – нетерпимость и ненависть к еще не изжившему в племенах идолопоклонству, человеческим жертвоприношениям, безобразным фетишам. Не потому ли прошептал задыхающийся от сердечной астмы певец подневольного русского крестьянства: «То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть». Но только ненависть, защищающая любовь, оправдана. А ненавидящим без любви людям свойственно равнодушие, себялюбие, надменность, гордыня, зависть и воля к власти. Есть мужчины и женщины, что любят друг друга только плотской любовью, поглощающей все их существо, и испытывают при этом страдания лишь от ревности, не обращая внимания на то, что весь остальной мир без вины виноватых людей, сотканный Богом для любви, страдает от ее отсутствия… Любовь мужчины к женщине, какой бы она ни была – счастливой или несчастной, взаимной или безответной, является человеческой, когда вмещает в себя любовь и страдания всего мира. Понимала ли душу своего возлюбленного модернистская Беатриче? Лилю ранили посвященные ей стихи, в коих образ Иисуса Христа, судившего ее за иждивенческие прихоти, а его за неуемность страсти, воспринимался боготворимой поэтом Лилией просто как метафора того заносчивого мнимо-революционного салонного эстетизма, который был тогда в моде. Он любил Лилю, а вместе с нею еще тридцать женщин. Он был macho, mujerego. Как писал Асеев, «он их обнимал / без жестов оперных, / без густых / лирических халтур; / он их обнимал – / пустых и чопорных, / тоненьких / и длинноногих дур.». Были и не пустые, и не чопорные, и не глупые. Важно другое. Даже к «проходной» своей возлюбленной Маяковский относился заботливо, трепетно, дружески. Были, однако, и «непроходные». В Нью-Йорке, на Манхэттене он полюбил Элли Джонс – двадцатилетнюю красавицу русско-немецкого происхождения, белоэмигрантку. Роман, в котором каждая минута была равна вечности, продолжался два месяца. Влюбленные не предохранялись. Через срок родилась девочка. Маяковский не сразу узнал о нежданной дочери. До этого было прощание. Маяковский настаивал, чтобы она непременно пришла к пароходу. Пришла. Поэта не оказалось. Недоумевающая и раздосадованная вернулась домой. Дальше слова самой Элли Джонс из ее дневника: «Я хотела броситься на кровать и рыдать – из-за него, из-за России – но не могла. Моя кровать была устлана цветами – незабудками. У него совсем не было денег! Но он был такой. Как можно говорить, что он был грубым или суровым, или жестоким?!

Где он достал незабудки в конце октября в Нью-Йорке?»[99] А было так: свой билет первого класса Маяковский поменял на билет четвертого класса, а разницу в цене истратил на незабудки. Домой плыл в четвертом, в трюме:

Я в худшей каюте
из всех кают —
всю ночь надо мною
ногами куют.
Всю ночь,
покой потолка возмутив, несется танец,
стонет мотив:
«Маркита,
Маркита,
Маркита моя, зачем ты,
Маркита, не любишь меня…»
А зачем
любить меня Марките?!
У меня
И франков даже нет. (7: 92)

Американская любовь поэта и плод горячей любви – дочь Елена – до 1990-х годов для российской общественности было тайной. Элли Джонс любила поэта до своей смерти и завещала дочери смешать свой прах с прахом Маяковского на Новодевичьем кладбище. Дочь Елена – лицом, глазами, фигурой – женская ипостась отца – выполнила наказ матери. Маяковский тайно ездил в Ниццу повидать свою трехлетнюю дочь и ее мать, с которыми, он знал, в этой жизни не суждено больше встретиться. Через год в Париже, в Grand Opera Маяковский разглядел русскую красавицу Татьяну Яковлеву:

Смотрю
в антракте —
красавка на красавице.
Размяк характер —
всё мне
нравится.

Но перед одной, победительно красивой, он капитулировал. Никогда еще он так не влюблялся. Взаимное притяжение – и телесное, и душевное – было нестерпимо сладостным и мучительным. Она знала наизусть – надо же! – многие его стихи. Стало быть, знала его. А он о ней почти ничего или, интуитивно, – все. Ничто, казалось, не могло помешать их союзу, их счастью. И черт его дернул, в один из вечеров, прогуливаясь по набережной Сены, объясниться «высоким» стилем:

Любить —
это значит:
в глубь двора
вбежать
и до ночи грачьей,
блестя топором,
рубить дрова,
силой
своей
играючи.
Любить —
это с простынь,
бессонницей
рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его,
а не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником. (9:383)