Тринадцатый двор

— Посмотри на меня. Давай вспомним, в какой семье я вырос. Отец и мать у меня — люди деревенские. Приехали в Москву, устроились на завод. Мать затем закончила педагогический, стала учительствовать. Тебе ещё двойки ставила. Я же учился на тройки, поступил в техникум при заводе, затем, — армия. После службы вернулся было на завод, но его закрыли.

— А зачем ты мне всё это рассказываешь? — засмеялся Гамаюн. — Я, в отличие от кинорежиссёра, твою биографию знаю.

— Знаешь? А то, что я пастухом в восемь лет работал, тебе тоже известно? — возмутился Грешнов. — И что в лесу на тот момент водилась стая голодных волков?

Геннадий притих, а Василий продолжал:

— И что я сделал? Как уберёг стадо? Я всю ночь провёл на ферме. Пилил коровам рога, наносил им на бока оранжево-чёрные полосы. И ранним утром из колхозной фермы вышло на пастбище не стадо беспомощных бурёнок, но стая беспощадных уссурийских тигров. Не только волки из леса, но и жители окрестных деревень во главе с председателем сельсовета Калачёвым впопыхах убежали. Даже в местной газете об этом писали. Статья называлась «Верхом на Шерхане». Я действительно, ехал на одной из коровок верхом. Ну, а что мне оставалось делать? Я бы стадо не уберёг. Волки бы зарезали двух-трёх коров. Мне же всего восемь лет было.

— Василий, мы только по первой выпили, а тебя уже понесло, — засмеялся Гамаюн.

— Что такое рюмка водки для тебя? Ничто! А я поднял её, посмотрел на свет, опрокинул, — и всё разом вспомнилось. Вновь увидел себя курсантом лётного военного училища. В петлицах — пропеллер с крылышками. Я был первым на курсе и в часть распределили самую лучшую. А потом началась чертовщина. Дали мне самолёт, поднимаюсь в небо, на восьми тысячах начались видения, — атакуют жёлтые шары. Меня старшие товарищи предупреждали, чтобы я, если увижу что-то подобное, по рации не сообщал. Говорили, — снимут с полётов. Уверяли, что всё это — галлюцинации. А приборы-то не обманешь, стрелки-то словно взбесились. Я еле дотянул самолёт до леса и катапультировался.

— Списали после этого? — засмеялся Геннадий.

— Нет, — серьёзно ответил Василий, — оказывается, не я один эти шары видел. Поблагодарили, за то что не запаниковал и дотянул до рощи. В газете написали статью и даже поощрили. Сразу дали второй самолёт. И что же? Только вылетел, опять жёлтые шары меня атакуют, опять крутят, вертят машину, как хотят. Я опять увёл самолёт подальше от населенных пунктов и направил машину на пашню. В этот раз все видели жёлтые шары, но военная техника дорогая и замполит по фамилии Дудка стал на меня «баллоны катить». Говорит: «Первую машину угробил, тебя похвалили. Решил, что за вторую звезду героя дадут?». Я ему по скулам, меня под арест. Десять суток гауптвахты и суд офицерской чести. Хорошо, командир у нас был золотой. Говорит: «Вот тебе путевка в Ялту, съезди с женой, отдохни».

— Где-то я эту историю слышал?

— Так обо мне же тогда все газеты писали. Телевидение сняло документальный фильм со мной в главной роли. Так вот. Поехали с женой в Ялту. А она у меня красавица была, словами не передать. Я её у генерала Алисейко увёл, начальника нашего лётного военного училища. Генерал ей предлагал руку и сердце. И что показательно, сердце было у него молодое, а рука и всё остальное, — уже не первой свежести. С морщинами, с сединами. Шучу. Всем был хорош. Но она предпочла меня. Так вот, поехали в пансионат, а по пути следования получаю пакет, депешу. Приказ немедленно вернуться в часть. Я жене говорю: «Езжай в пансионат, располагайся, отдыхай. Это, скорее всего, суд офицерской чести. Я скажу своё веское слово и присоединюсь к тебе». А у самого в голове — безобразные картины ревности.

— Какие картины?

— Вот осталась она одна в купе, сразу к ней подкатили женихи, и она с ними разговаривает, смеётся. А потом какой-нибудь с чёрными усами приглашает её покурить в тамбур, и она соглашается. Возвращаются поздно, а проводница, подметающая утром пол в тамбуре, находит там использованные резинки и плюётся.

— Ну, и фантазёр ты.

— Да, думаю, надо торопиться к жене. Нельзя красивую женщину надолго оставлять одну. Выступил на суде чести, сказал, что поведение своё, понимай, рукосуйство, считаю недопустимой ошибкой. Прошу принять во внимание то состояние, в котором пребывал после крушения второй машины. Меня пожурили, предложили положить партбилет на стол.

— Так это был партком или суд офицерской чести?