Тринадцатый хозяин

Рабочие в испачканных штанах валиками закатывали оставшиеся ямки. Увидев нас, они переставали катать свои валики, закуривали и говорили ерунду:

— Собака-то пегая… Ходит, время переводит…

Но эти столбики. Они рябят в глазах, они играют в чехарду.

Прыгая друг через друга, столбики уносились в город. И казалось, и сам понесешься с ними, скача и вскрикивая: «Эх!.. Ух!»

Фрам посмотрел на столбики, потом на меня и снова на столбики. Он был ошеломлен ими, он спрашивал у меня глазами.

— Валяй! — сказал я и остановился.

Фрам продул нос и потянулся к ближнему столбу. Понюхал и попятился, испуганный. На крестце его поднялась шерсть белым холмиком. Я знаю — этот холмик всегда выражает недоверие. Я догадался — Фрам здесь первый из всех собак. Первооткрыватель!

— Смелей, — говорю я. — Убирай свой холмик и приступай к делу. — Но Фрам обнюхивает столбик, водя по нему носом. Слышно его фуфуканье.

Столбик невысок, выкрашен недавно. К нему присохли те прозрачные существа, что по ночам влетают ко мне в форточку и колотятся о слепящий шар лампы.

Фрам все еще нюхает. Вот поднимается на задние лапы и, переступая и ловя равновесие, осторожно нюхает острую макушку столбика. И здесь не пахнет собакой. Холмик исчезает. По морде Фрама разливается блаженство. Губы вздергиваются в усмешке, поблескивают зубы. Он первый!

Надо закрепить свое право.

…Я с трудом отрываю Фрама от столбика, но через несколько шагов стоит второй, такой же полосатый и новый. Снова обнюхиванье, снова закрепление приоритета. А нас ждет третий, четвертый, пятый… Тысячи столбиков бегут к городу во все лопатки, бегут, скача друг через друга.

На сто двадцать пятом столбике Фрам обнаружил, что не может отмечаться. Он подождал. Потом вздохнул и устало посмотрел на меня, говоря глазами: «Я сделал все, что смог, хозяин…» Он был мужественным, трудолюбивым псом. Он не пропустил ни одного столбика. Фрам тянул ко всем, всех их подпирал ногами, ждал, извинялся предо мной хвостом и шел к следующему.

…В город мы входили поздним вечером.

Фрам сбежал

Бродя весь день по полевым травам, они устали.

Их усталость пропиталась запахом клевера, цветущих кашек и грибов-шампиньонов (Хозяин рвал их мимоходом). «Если бы ты стал на все четыре лапы, как бы мы весело бежали с тобой», — думал Фрам.

Они бежали бы рядом, лая и обнюхиваясь, ускакали бы к озеру и купались в нем, фыркая носами.

Потом бы легли на траву, подставив солнцу мокрые животы. А там сели бы в автобус, оказались дома и стали хлебать молоко с покрошенным в него хлебом.

Но Друг-Хозяин не побежал к озеру. Он зевнул и пошел к березовым кустам. На усталом и похудевшем за сегодня лице скользнуло предвкушение.

— Вздремнем-ка, старик, — сказал он. — Славно мы походили, славная тень.

Хозяин снял пиджак, бросил его в тень и, пригнувшись, стал разглаживать ладонью. Фрам глядел, вилял хвостом и думал, как сейчас приятно пиджаку.

Поласкав пиджак, Хозяин велел лечь Фраму. Лег и сам и тут же заснул, пфукая губами на мелких лесных мух.

А им любопытно — они садились на губы Друга, таращили зеленые глаза.

Фрам лежал, сердито глядя на этих вредных мух. Но лежать надоело. Зачесались подушечки лап и захотелось бежать. «Слушай, — говорили лапы. — Айда гулять, а належишься дома. Ты найдешь прут и пожуешь его. Также приятно бегать за птицей-пикулькой, что свистит вон в тех березовых кустах. А к Хозяину мы тебя принесем».

Лапы все пошевеливались, все двигались и говорили о жуках, бабочках, стрекозах… Фрам не хотел слушаться лап, он даже наказывал их, покусывая. Затем вытянулся и выставил язык. Скосив глаза, стал наблюдать за его дергающимся слюнявым кончиком. Надоело!

Фрам стал глядеть по сторонам.

Светит озеро — будто молоко в блюдце.

Ходят коровы — их хвосты болтаются в воздухе.

А с болота, что лежит на озерном берегу, ветер прикатывает запахи прямо в нос. И среди них, то мягких, то грубых, есть один — острый и жалящий, как пчела.

Страшный запах! От него холодеет между ушами.

Фрам молод и неопытен, он не знает, что это запах дичи, куликов, сидящих в болоте. Он не может понять этого, хотя память запаха лежит в нем от рожденья. Это приводит в отчаянье Хозяина. Он водит его по болотам и просит:

— Понюхай и вспомни… Понюхай и вспомни.

Фрам не может вспомнить, он вертит головой, не понимая.

…Запахов становится больше. Пахнут, будто кричат, коровы, пастухи и костер.

Запахи толпятся у носа, и каждый старается проскочить первым. Фрам рычит на них — потихоньку. Страшный запах снова царапает его нос. И шепчет голос Друга: «Вспомни, вспомни, вспомни»… Но пролетает шмель — жужжа. Фрам забывает запах. Шмель летит к клеверному полю. До него трижды по три прыжка. Фрам видит вьющихся голубых и белых бабочек. Очень пахнет медом клевер. «Лизнем, старик, — говорит Фраму язык. — Это вкусно!» Вкусно. Глаза Фрама лукаво жмурятся. Вот и ближний цветок клевера кивает ему красной шапкой, зовет. Фрам встает и глядит на Друга — может быть, тот прикажет лечь. Но Друг молчит.

Фрам дует ему в лицо — молчит.

Фрам глядит в спящее лицо Друга.