Тринадцатый ученик

Может, и таились за каждым деревцем любопытные хищные глазки на вострых мордах, да Паша не замечал их более, не думал о них. Одно было несомненно: не случайно очутился он на этой лужайке. вон избушка гостеприимно, зазывно поскрипывает приоткрывающейся дверью, а в ветвях березки у крыльца ведут диалог певчие птицы. Солнце опустилось чуть ниже и теперь стояло прямо над вершинами деревьев, заткав все пространство оранжевыми нитями. Избушка и береза украсились теплым, торжественным ореолом. Среди трепещущей листвы две птицы были хорошо заметны: одна по левую сторону от ствола, другая по правую. Пели они — заслушаешься, словно ворожили. Паше почудилось, что он разглядел, как у одной пульсирует горлышко, звеня серебряными трелями, другая же птаха вторила глуше, одергивая первую: «Не заносись, не заносись!» Но чистый, блаженный звук, отрешенный от действительности, лился неостановимо, выговаривая сердцу какие-то тайны о радости и любви. И тут снова будто ниточку цеплял крючочек, пригнетая к земле: «Не заносись, не заносись!»

Едва Паша приблизился, птицы испуганно вспорхнули, сияя в закатных лучах дивным оперением. Он нагнулся и поднял два пера, оба с павлиньими глазками и странной формы: похожи на треугольники со срезанными вершинами. Пожав плечами, сунул в карман. В это мгновение избяная дверь скрипнула, и в проеме появился пушистый котенок, весь белый, с розовыми просвечивающими ушками, и принялся чиститься, облизывая себя и покусывая.

— Ах ты, ласковый, гостей намываешь? — донесся голос, и от счастья пресеклось дыхание.

— Баба Нина! — заорал Паша и понесся по ступенькам в дом.

Его как будто ждали здесь. Бабушкина родная сестра — баба Нина, дядя Петя с тетей Олей (у тети на руках младенчик) и Игореша, двоюродный его брат. В чистой горнице повсюду вышитые салфетки и полотенца: бабушка Нина мастерица была. Да что же это такое — была? Вот же она, есть, и в растянутый на пяльцах узор воткнута игла с яркой ниткой, а на пальце у нее такой знакомый Паше наперсток.

— Гость, гость дорогой! — суетились все, усаживая к столу.

Первое безумное мгновение счастья миновало, и при взгляде на эти родные лица, затуманивая радость, всплывали непрошеные воспоминания: тетя и дядя в легковой машине, на проселочной пустынной развилке вылетает грузовик… остекленелые глаза водителя… звон, скрежет, визг, стон… Только младенчика не было, ну да — тетя Оля с животом, беременна. Еще проявлялся откуда-то могильный холмик (одинаковые памятнички поставили обеим сестрам — бабе Маше и бабе Нине), четкие цифры, буквы: «Нина Ивановна». При взгляде на Игорька затмевал прочие другой эпизод вскрывшийся лед на реке, мальчишка прыгает с льдины на льдину: «Э-гей!» Обернулся. Да — Игорь! «Спаси-ите!..» и нет его. Конец.

— Да ведь вы же… — Невозможно выговорить это страшное слово «умерли», а бабушка Нина с улыбкой подает ковшик:

— Брусничная вода. Попей.

Паша делает глоток, жует прозрачную горьковато-кислую ягодку и улыбается в ответ. О чем это он тревожился? Что это мутило ему душу?

Агукнул младенец, раскрыл беззубый ротик в улыбке. Тетя-то какая счастливая, качает его и баюкает!

— Как назвали? — спрашивает Паша.

— Сыночком зовем, — отвечает тетя, и Паша не удивляется: верно, а как еще назовешь?

Игореша для развлечения младенчика кораблики из деревяшек выстругивает. Он и прежде завидные делывал, а теперь вовсе как настоящие, и паруса прозрачные. А кораблики легкие, воздушные. На полу корыто поставили с водой: лодочки и кораблики плавают, младенчик лепечет, ручонки тянет, брызги взбивает радужные — хорошо!

— Здорово плывут! — восхищается Паша и по очереди берет кораблики на ладонь, рассматривает. Мастерски вырезано: круглые окошечки-иллюминаторы, палубы разной высоты, рубка капитанская, на носу — личико детское улыбающееся, на сыночка похожее, и вроде два крыла корпус обнимают. На одном боку буковки мелкие: «Светлый». Под сквознячком из окошка так и бежит весело по воде. На другом кораблике — «Чистый» начертано, на третьем «Добрый». Еще были «Благодатный», «Справедливый», «Искренний».

— Целая флотилия добродетелей, — пошутил Паша, и беспокойство вновь посетило его душу, — а нет ли здесь «Праведного»?

— Это флагман будет, — подтвердил Игореша, и обитатели избушки понимающе переглянулись, — но, верно, я мастер плохой. Материал на паруса не подберу, а корпус тяжеловат, переворачивается и тонет. — и с надеждой почему-то на гостя поглядел: мол, не поможешь ли?

— Да, — засуетился Паша и вытащил из кармана два птичьих пера. И по форме-то, по форме они, словно по заказу, настоящие паруса. — Держи.

В мгновение ока радужные, переливающиеся паруса были установлены и крошечный кораблик пущен на воду. Ах, до чего же отрадно было глядеть на легкую, подвижную стайку, предводительствуемую им! Замирало сердце, благодарно волновалась, трепетала душа, словно воочию сбывались обетования. Ах, спасибо, спасибо за все!

— Выходит, птицы опять прилетали… — раздумчиво качала головой баба Нина.

— А что это за птицы? Что за дивные птицы такие?

— Одна — вещая, Гамаюн, а другая райская — Алконост.