Тринити

— А ты, брат, большой выдумщик, — пожурил Бурята Макаров. — Но я тебе верю. Идея прекрасная. Мы обязательно должны обкатать ее на натуре. А вот скажи: зачем тебе молодеть? Вроде по возрасту тебе еще рано об этом думать.

— Мне? — задумался Бурят.

— Да.

— Просто хочу убедиться в правоте нашей с отцом теории. Я обещал ему и своим селянам реализовать ее на практике. Если говорить о возрасте, то сорок лет — самый перелом. До сорока мы живем в одну сторону, после сорока в другую. Маятник. Качок туда, качок сюда, и — до свидания. Сорок — число сакраментальное, оно в основе генетического кода. Сорок по-английски forty, от слова fort — оплот. В сороковые годы каждого столетия шли самые страшные войны. Сороковые, роковые… Сороковые широты самые бурные и опасные в океане. Колоколов на Руси неспроста имелось сорок сороков, так строилась двойная защита от происков нечисти.

— Ясно.

— А тебе зачем молодеть? — поинтересовался в свою очередь Бурят, намереваясь провести мотивный анализ поведения губернатора.

— Мне? — дохнул парами Владимир Сергеевич.

— Да.

— Конечно, все это болтовня, — посерьезнел Макаров, — но если дело делать, а не разговаривать месяцами попусту, я бы смог сформулировать, зачем мне молодеть. Я ведь, собственно, и не жил еще по-настоящему, все ждал чего-то. Думал, придут времена, и наступит мой черед. Служба в армии, учеба, кандидатская, потом работа. То Россию защищал, то друзьям помогал. До себя руки не доходили. Свое счастье я откладывал, откладывал. Как яйца. И все у меня приемное: и Дастин, и дочка, и жена. Даже область приемная. Я не здесь родился, а управляю. Женился тоже по случаю. Думал, что влетел, а оказалось, там давно обширный климакс. Ну, и пообещал удочерить Жабель. А Дастина я уже давно взял себе в сыновья. Кстати, бумаги не забыть бы оформить. Света бросила его, а рожала почти мне на руки. Так что, я еще не жил для себя толком. Насмотревшись всего вволю, стал понимать, что жить надо для себя. Это и будет обозначать, что ты живешь для Бога. Жизнь для других — очень трепетная и хлопотная штука, потому что люди неблагодарны, и ты обязательно погоришь со своими тонкими помыслами. Поэтому уж кто-кто, а я точно имею полное право на эксперимент. Если есть вышние силы, они мне обязательно помогут. Я закатал свою молодость в банку с патиссонами.

— Причины вполне уважительные. — Бурят принял к сведению признание губернатора Макарова.

— И потом, видишь ли, моя Шарлотта начала мудрить, — не останавливался на достигнутом Владимир Сергеевич. — В последнее время я перестал понимать, дуэт у нас или дуэль. Уперлась в идею, что я женился на ней не по любви, а в силу производственной необходимости. И хоть кол на голове теши! Такая стала обидчивая да своенравная, просто не знаю. Так и норовит свалить куда-нибудь каждый день — вроде в наказание. Но мне-то без разницы, а дети смотрят за всем этим, наблюдают, нехорошо.

— Но это, я думаю, пройдет, — не придал значения рассказанному Бурят.

— А тут как раз одна девчушка под руку подвернулась, — стал пояснять дальше губернатор Макаров. — Как говорится, седина в бороду. В детском доме она, маленькая еще, во внучки мне годится. Я, когда детский дом посещал, по долгу службы, разумеется, взял ее на колени и с тех пор забыть не могу — так снова пожить захотелось. По-настоящему. Я бы все променял на это, но она еще ребенок, совсем маленькая. Ей то ли пятнадцать, то ли четырнадцать.

— Решил перейти на подтоварник? — подколол губернатора Бурят.

— Да нет, я с полной серьезностью, — начал оправдываться Макаров. — Я даже Закон о снижении срока замужества хотел в Сенате протолкнуть, да они там еще сами не созрели, видно. Дураки. Я понимаю, что дети нынче атомные, как яблоки ранет. Ее Настей зовут, а кличка детдомовская — Динго. Она мне втихаря призналась. Дикая, значит. Книжек начиталась. Не девка, а оторва. Прямо оторви да брось. Я ведь тоже рос диким, без родителей. У нас с ней неплохая наследственность. Могли бы получиться отличные детки в результате. Похоже, я люблю ее. Я ведь в своей жизни так никому и не сказал этих заветных слов — «я тебя люблю». Случаев представлялось много, но слов любви не растранжирил. Всякий раз удавалось ничего не произносить. Значит, правильно делал, что молчал, не время было. Потому что, действительно, не любил. А Насте я готов сказать эти слова хоть сейчас. Только жаль, она еще в этом ничего не понимает.

— Думаю, что она очень даже все понимает, — сказал Бурят. — Мою бабку в тринадцать лет замуж отдали, и ничего, видишь, какой я получился статный.

— Да уж вижу, — хмыкнул Владимир Сергеевич. — Лучше бы ее отдали в двадцать, может ростом бы вышел.

Бурят сделал вид, что не обиделся, а губернатор продолжил:

— Ты пойми, я не из числа извращенцев.

— Понимаю, почему не понять. Об этом уже много написано.