Тринити

- На меня смотрите, на меня! - как глухарь в песне, стал заходиться он на лекциях. - Не вижу ваших глаз! Мне нужны ваши глаза!

Приходилось без проволочек показывать ему свои глаза.

Во время лекций шли вот такие разговоры.

- У меня скоро на левом полушарии мозоли будут от такой педагогики! говорил Нинкин, потягиваясь.

- Просто ты воспринимаешь его однобоко, - объяснял Пунктус другу токости философских штучек.

- Сидишь на лекции, как на заключительном акте в Хельсинки! фантазировал Артамонов.

- Он патетичен, этот Золотников, как соло на трубе! - вставлял Гриншпон.

Как-то по весне Золотников, не распыляясь на введения, с азартом предложил первокурсникам срочно приступить к написанию рефератов. Будто не студентам, а ему самому предстояло эти рефераты защищать.

- Вы не сделали ни одной выписки по теме! - теребил он Мата. - Почему?

- Так, еп-тать, еще, мля, снег не растаял, - находился лодырь.

- В прошлом семестре вы ссылались на то, что он еще не выпал! Я не улавливаю связи вашей активности с природными явлениями!

Раньше, в былые времена, к концу каждой недели Золотников как бы расслаблялся, сходил на нет, а теперь, напротив, распалялся, как самовар. Он метал взгляд по галерке и сразу выискивал тех, кто занимался не тем, чем надо. Захваченная врасплох тишина в аудитории стояла, как ночью в инсектарии: кроме жужжания трех не впавших в спячку синих мясных мух, ее ничто не нарушало. Но и этого Золотникову было мало. Его мог взбудоражить любой пустяк, даже такой, как, например, с Пунктусом.

- Снимите темные очки! Я не вижу глаз! - докололся как-то до него Золотников.

- Очки с диоптриями, - спокойно отвечал Пунктус. - Они вас увеличивают для меня.

- В понедельник принесете справку от окулиста, что вам нужны именно темные очки!

- Такую справку мне не дадут, - вяло вел диалог Пунктус. В последнее время он стал наращивать свое присутствие на лекциях, и этот наезд Золотникова даже несколько обижал его.

- Неужели я так ослепительно сверкаю, что мне нужно внимать через светозащитные очки?! Я что, похож на сварочный аппарат?! - Золотников нервничал еще сильнее, когда ему отвечали спокойно и с достоинством.

- Нет, вы вовсе не сверкаете, - выдавил из себя Пунктус.

- Я наблюдаю за вами вот уже целую неделю - вы постоянно в беседах! колотило Золотникова. - Несите сюда свою тетрадь!

Пунктус передал тетрадь по рядам. Записи в ней были в полном порядке. Но остановиться Золотников уже не мог - сказывалась расшатанность нервной системы. Его потащило вразнос.

- То, что вы успеваете записывать, - не повод для постоянных разговоров! Своей болтовней вы мешаете заниматься делом соседям! Нинкин, покажите конспекты!

Нинкин на лекциях так глубоко уходил в себя, что, когда бы ни высовывался, - все не вовремя, а высунувшись, начинал что-то бормотать и пытался ввести в курс какого-то своего дела.

- Я вам говорю! Именно вам! - тыкал в него кулачищем Золотников. Да-да, вам!

Нинкин хотел схитрить и потянулся за тетрадью Татьяны, но философ опередил его порыв.

- Свою тетрадь, пожалуйста, свою! Без уловок! Тетрадь Чемерис мне не нужна! - не сбрасывал обороты Золотников. Его фасеточные глаза засекали в окружающей среде до сотни изменений в секунду, и ни одного левого движения не могло ускользнуть от его взора.

В блокноте Нинкина процветал сплошной грифонаж. За два года он не законспектировал ни одной лекции. Тем более ни одного первоисточника. Нинкин пользовался в основном ходячими общежитскими конспектами. Кочевание этих вечных конспектов с курса на курс и ежегодное переписывание на скорую руку выветрило из произведений классиков весь смысл, доведя их до абсурдных цитаток, которые наполняли душу агностицизмом и ревизионизмом.

- Я читал! - пытался оправдаться Нинкин. - И писал! - Когда он выходил из себя, то всегда рисковал заблудиться.

- Вы мне воду не лейте, уважаемый, а посидите-ка сами над произведением часок-другой! Тогда вы не станете совать мне под нос эти извращения! Я удаляю вас с лекции! Матвеев, несите свою тетрадь! - Золотников без удержу стал косить всех подряд.

Мат тоже никогда ничего не записывал. На этом поприще его не пугали никакие угрозы.

Свое легкое поведение он объяснял тем, что у него якобы писчий спазм, полное нарушение функций письма как левой, так и правой руки. В этом смысле, лишь бы ничего не делать, он был амбидекстером, причем не просто физиологически, а на уровне подкорки. Он даже запасся какой-то сомнительной справкой на этот счет. Иногда от скуки Мат все же дорывался до полупустой конспективной тетради, но ни к чему хорошему это не приводило - на листах появлялась криптография. За эти каракули Мата уважительно величали заслуженным каракулеводом. В течение семестра, чтобы сохранять форму, Мат нажимал на гипнопедию - постоянно клал под подушку ни разу не раскрытый бестселлер Малинского, а к экзаменам готовился по левым записям. В этой связи у него развилась острая способность разбираться в ужасных чужих почерках, и самые пагубные из них, какие были у Татьяны и Фельдмана, он читал как высокую или офсетную печать.