Тринитротолуол из Перистальтики (СИ)

Вот стою я так, вроде бы бесстрастно думаю о причудах сознания, а самого внутри пробирает первобытный непостижимый ужас. Мне, конечно, приходилось всякие там внутренности наблюдать, но от вида этой растерзанной туши невольно подрагивало что-то в животе. И кровища эта кругом… Представил, как на меня налетает неведомая зверюга и разрывает на куски прежде, чем я успеваю что-нибудь понять, как приходит смерть во вспышке чудовищной боли, — и бегом рванул подальше. В ту сторону, откуда чуть раньше пришел. Там никаких следов от хищных тачанок, слава богу, не находил.

Проплутав по лесу еще с полтора часа, я наконец немного успокоился. Встречи с голодной жутью не случилось, а вот морозная ночь надвигалась неизбежно: по сугробам пролегли длиннющие синие тени, и небо окрасилось рыжим. Кстати, теперь очевидно, где запад. Вот только что мне это даст, если я понятия не имею, каким маршрутом меня вывезли?

А все-таки — кто сожрал шатуна? Может, какой-нибудь там амурский тигр? Неужто меня занесло на Дальний Восток?

Пальцы помаленьку начинали терять чувствительность — необычно и очень хорошо, что это произошло так поздно. Я спустился в небольшой овражек, влез в засохшие заросли высоченной крапивы, примостился на корточки и стянул рукавицу с левой кисти. После чего пару минут тупо разглядывал собственную конечность, позабыв о холоде.

Рука была очень странной. И списать ее странности на обморожение никак не получалось. Да, отмороженная кожа бледнеет, потом чернеет и трескается. Да, пальцы у меня приобрели отчетливый синюшный оттенок… Но я никогда не слышал, чтобы при этом суставы и участки фаланг покрывались серой рыхлой коростой, похожей на лишайник. И главное — чтобы ногти от мороза вырастали сантиметра эдак на три, заострялись, расслаивались, обламывались, твердели и зеленели.

Судорожно закатав рукав до локтя, я выяснил, что изменились не только пальцы — все предплечье оказалось синеватым, с наружной стороны подернутым светлыми чешуйками, напомнившими каменную корку. И по всей длине — ни единого волоска, как будто выбрили. Похоже, что меня мазали какими-то химикатами, и ожоги вот так запеклись. Здорово, что они совершенно не болят, но до чего же страшно видеть такое на своих руках… Ткани же вглубь сильно повреждены. Дальше — некроз, заражение… Ох, как классно было, когда я думал, что моя главная проблема — всего лишь холод и неизвестность. Зато теперь понятно, почему не мерзну: кожа сожжена настолько, что теперь ее можно резать ножом, и я даже не замечу. Рецепторов-то не осталось.

Стоп, а откуда тогда осязание? И почему удалось заметить, что пальцы стали чуть хуже ощущать? Да и сейчас, когда посидел без рукавицы, чувствую в их кончиках ледяное покалывание. Совсем легкое, словно поздней осенью прогуляться вышел. А не зимним вечером, когда трещат деревья и сухо скрипит под ногами снег.

Долго рассматривать свое искалеченное тело и переживать мне опять не дали. Лопатку пронзила резкая боль, в сугроб за спиной что-то упало, а рядом неожиданно заголосили:

— Вот он, вот он, тролль! Ты гляди, какая тварь живучая! Ты ж ему башку раскроил, а он вот — все по лесу шляется!

Вскочив на ноги, я убедился, что больше не один. Правда, радостнее не стало. Слева, метрах в тридцати, невесть откуда возникли трое мужиков. На вид тоже бомжи бомжами — вряд ли уж спасатели или армейцы. Заросшие, длинноволосые, в каких-то бесформенных грязных тулупах. И один из них раскручивал в руке полоску ткани, из которой в меня пулей вылетел камень. Я еле успел пригнуться, а в бок уже ударил другой булыжник. Больно как!

— Э, мужики, вы чего?! — прохрипел я, падая в снег. — Нету у меня золота! И мобильника тоже!

Я сказал «золота»?! Почему «золота»? Какого еще «золота», если я про деньги говорил?

— Нету золота! — повторил я, поражаясь, что не могу произнести «денег».

— Ишь какой! — расхохотался один из оборванцев, бодро спускаясь в овраг и вытаскивая из-за пояса длинную арматурину. — Откупиться хочет! Тролль поганый!

Он сказал еще что-то, только я уже ни слова не разобрал. Да и стремления переспрашивать не было — арматурину бродяга достал очень уж красноречиво. Удирая через сугробы, петляя между елками, я боялся оглянуться и увидеть погоню прямо за спиной — пыхтели и улюлюкали совсем рядом. Ладно хоть, камнями на бегу они прицельно кидаться не могли. Что я им сделал-то? И что бомжи забыли посреди леса? Откуда они взялись, такие злобные? Я очень ясно понял: не грабить хотят, сами понимают, что взять с меня нечего. Будут долго бить. Убьют же, просто убьют, беспредельщики, и никто тут не найдет…

Убежать не сумею — выловят. Нужно их как-то задержать. Желание жить накрыло с такой силой, что я умудрился прямо на ходу вытянуть из голенища заточку и спрятаться за толстым стволом. На секунду ужаснулся, что сейчас буду резать живого человека, но эта мысль сразу пропала. Подумалось совсем другое: надо тыкать лезвием под ребра справа, чтобы печень зацепить. Нет, пробить тулуп мне сил не хватит… Буду руки кромсать. Шею — не смогу, хоть и вижу, что они сами меня не пожалеют.