Тринкет

Со временем танец усложнился, человечек стал безо всяких приказов слезать со шкатулки, расхаживать по комнате, командовать и даже покрикивать на короля. Тот не обижался: игрушка стала смыслом его жизни, заставив позабыть и государственные дела, и семью! В этом и состояла суть проклятия. И поэтому, когда его молодая жена умерла от горя, он не сильно переживал.

— А первая невеста? Обрадовалась?

— Наоборот, испугалась. Поняла, что совершила неразумный поступок, — бабушка горько вздохнула. — Отправила посылкой зло человеку, которого любила… Потом она догадалась, что оно способно вернуться к ней самой. Ведь она была его хозяйкой с тех пор, как заплатила за него золотом какому-то проходимцу в подворотне. И, самое страшное, оно могло навредить не только ей, но и ее будущим детям, внукам. Чтобы остановить проклятье, она бежала в одну далекую страну…. Но колдовство-то уже свершилось.

Едва эти слова были произнесены, как из камина насмешливо каркнули. Девочка заткнула уши и спрятала своё лицо в бабушкины колени. Но та её успокоила:

— Не пугайся. Это ворона кричит на трубе!

На трубу домика, в самом деле, присела обыкновенная черно-серая ворона. По ее хромой ноге и хвосту с выдранными перьями можно было догадаться, что жила она на свете не первый год и успела побывать в разных переделках. Ворона проверила, не видит ли ее кто, расставила пошире лапы и принялась шуровать в расщелине за отбитым кирпичом, где выходил наружу кусок более старой стены, сделанной из песчаника.

Возможно, там находился ее тайник. В таких укромных местах птицы прячут всякую ерунду: будь то осколок зеркала, или ручка от бокала, или кусочек железа. Но в расщелине ничего подобного не оказалось, лишь каменные крошки просыпались на крышу. Ворона покрутила своей хитрой головой, последний раз поклевала между кирпичами, а может, просто клюв почистила — перед тем, как подняться в воздух.

После недолгого полета она опустилась отдохнуть на колокольню местной церкви. Вечером там было тихо. Все восемь колоколов последний раз отзвонили в семь часов, а вечерняя служба, во время которой играл орган, закончилась еще раньше. Внутри никого не было, лишь одиноко белели скорбные фигуры на памятниках давным-давно умершим лордам, да стояли в привычных позах фигуры святых на цветных оконных витражах. Каждого из апостолов можно было узнать без труда: святой Петр держал ключи от неба, святой Матвей нес мешок с деньгами, святой Иоанн подносил ко рту чашу со змеей — отравленный напиток, который не смог причинить ему вреда.

Церковь эта была знаменита тем, что ее восточный фасад украшала бычья голова с длинными медными рогами, а также тем, что в ней удивительным образом сохранились глиняные кружки, из которых века назад пили свой эль звонари. На всю страну осталось полсотни таких исторических кружек.

Те звонари были не только любителями пива, но и большими шутниками. Они расписались на своих кружках и даже сочинили стишок, который до сих пор белел на стене колокольни:

Если звонишь ты
В шляпе и шпорах,
Пива три пинты заплатишь нам скоро.

Коль к брани одной
Язык твой приучен,
По кружке пенной
С тебя мы получим.

А если упустишь
Верёвку спросонок,
Немедля нам купишь
Эля бочонок.

Ворона пристроилась рядом с бычьей головой, чтобы привести перья в порядок. На первый взгляд, ничего особенного в ее поведении не было: птицы часто шумели и дрались на колокольне. Но это не была обычная птица, поэтому лики в оконных витражах нахмурились, лежавший на усыпальнице мраморный рыцарь со скрежетом переложил меч из руки в руку, а кружки зазвенели, словно чья-то рука собиралась запустить ими в незваную гостью. Упругая волна света, такая яркая, что ее можно было угадать с закрытыми глазами, родилась в нише амвона, прошла сквозь церковную стену. Бычья голова ожила, замычала и боднула ворону рогом.

Перепуганная птица отлетела на безопасное расстояние. Усевшись на надгробии молодой девушки, которая умерла двести лет назад, «оставив родителей и дядю в глубокой печали», она прокаркала в сторону бычьей головы зловещую тираду, потом понеслась дальше — над маленьким городком, где дома были ниже деревьев; над вереницей черепичных крыш, с похожими на ряды губной гармоники каминными трубами; над ухоженными садиками, где розы цвели даже зимой; над оживленной Главной Улицей с пабом «Королевская голова».