Тринкет

— Устраивают вас такие ворота? — повернулась она к детям, и те счастливо закивали головами. — О, смотрите-ка, феечки вернулись!

Среди цветов, в самом деле, несколько раз сверкнуло прозрачное крыло.

— Перемена, перемена, — в полную силу защебетал и засвистел знакомый хор.

— Бабушка, ну скорее же! — позвала Брэнда.

Но подошедшая Азалия почему-то порывисто расцеловала внуков. Так люди себя ведут, когда прощаются надолго или даже навсегда.

— Простите меня, что не смогу пойти с вами. Я знала это с самого начала. За все приходится платить… — справившись с дрожащим подбородком, бабушка подняла голову, прогнала слезы и сказала торжественно. — Любите друг друга, прощайте друг другу обиды, будьте счастливы!

«Для каждого смертного волшебные ворота открываются дважды в жизни…»- вспомнил Джордж. Как же он не подумал об этом раньше?

— Это неправильно! Отпустите нашу бабушку! — закричал мальчик, а Брэнда и тетя Мэри расплакались.

— Вашу бабушку сами ворота не пропустят, — виновато объяснила принцесса. — Изменить это не в моих силах, но я обещаю заботиться о ней… Может, все-таки обнимемся перед расставанием? — она протянула руки к Джорджу.

Мальчик робко обнял ее — спина у Августины оказалась широкая, мягкая, как подушка. Принцесса откинула свои рыжие локоны и лизнула мальчика в щеку. От нее пованивало псиной, а он то думал, что аристократки пахнут цветами.

— Ой, щекотно, — замахал Джордж руками.

Но принцесса не остановилась на этом, ткнулась ему в лоб своим носом. Нос этот был мокрым и холодным.

— Просыпайся, соня, — сказала она.

Джордж попытался оттолкнуть ее.

— Просыпайся, приехали, — повторила она голосом отца. — В Лавку Древностей приехали.

Тут Джордж понял, что он находится на заднем сиденье машины, а бассетиха лижет его лицо.

— Почему Леди здесь? — спросил мальчик.

— Ты сам упросил взять ее, — удивился Филипп.

* * *

В Лавке Джорджу стало страшно — ему показалось, он вернулся к тому моменту, когда захотел украсть камень. Было все случившееся на самом деле или пригрезилось? — Все тот же равнодушный продавец слушал радиопостановку, морская свинка таращила свои круглые глазки на морковь.

Мальчик опасливо прошёл мимо отдела шкатулок (даже бок его захолодел), и выскочил за дверь.

— Джордж, что с тобой? — отец догнал сына на лестнице, положил теплую и такую родную руку на плечо.

— Ох, пап, если бы ты знал…

Он прижался щекой к отцовской руке. Как хорошо, что можно выучить урок, не заплатив жестокую цену за сделанные при этом ошибки.

Пока они ехали домой, в небе над Хорнчёрчем пролетела темная точка. Она снизилась в миле от городка, где среди дикой природы, полей и лесов, находились развалины древнего замка. Его как-то раз отремонтировали, по приказу Эдварда Третьего, в четырнадцатом веке, но уже в семнадцатом он стал живописными руинами.

Точка выросла до размеров черной тучи и рассыпалась над этими развалинами, оказавшись стаей ворон. Птицы расселись на круглой башне — она лучше всего сохранилась.

— Трри… — растерянно каркнула ворона с ободранным хвостом. — Трри!

Другие подхватили крик. Что-то они искали и не находили.

Ничего больше не произошло. Но ясная картинка счастливого города, помутнев, как-будто сдвинулась в сторону.

Там в это время у кого-то выпала из рук и разбилась чашка, певица в студии взяла фальшивую ноту, споткнулся на мостовой мужчина; сидевшая с мольбертом старенькая художница перепутала краски, без причины заплакал младенец в коляске. И, подняв морду, с закрытыми глазами завыла бассетиха, до этого мирно дремавшая на сиденье автомобиля. «Собакам тоже страшные сны снятся», — подумал Джордж.

Вороны взлетели — бесприютную тучу погнало дальше. Скоро она снова стала черной точкой и совсем пропала из вида. Осталась только непонятная тоска, сжавшая сердце.

Сын и отец Скидморы подошли к дому, Джордж никак не мог справиться с волнением. Им открыла Брэнда. Она остановилась в дверях — босая, розовая, в мятой пижаме — и объявила:

— Я видела волшебный сон.

— Про индейцев? — спросил отец.

— Почему это? — сладко потянулась девочка.

— Перо из твоей головы торчит.

В волосах у нее, действительно, застряло маленькое перышко.

Филипп убрал его, протянул дочке руку, дождался, пока она вложит в нее свою маленькую теплую ладонь и трижды сжал ее: «Я тебя люблю». «Я тебя тоже люблю», — получил он беззвучный ответ.

В комнате, с телефонной трубкой в руках, стояла мама. Лицо ее было заплакано:

— Брэнда пока не знает… — прошептала она. — Бабушка умерла.