Тришестое. Василиса Царевна

– Силен ты, брат, как я погляжу, – продолжал Яков, озирая разрушения. – Да тебе с голыми руками на Кощея идтить можно. И меч ковать не надобно.

– Да? – усомнился Иван Царевич.

– А ты сам глянь. Ну, хоть огород теперь свой будет, – оптимистично заметил Яков. – А то все руки никак не доходили. А вот с бесами ты зря связался: злопамятные они больно.

– А чего они? – опять повторил Иван Царевич, но уже не так уверенно. Ему вдруг бесов жалко стало: маленькие они, бестолковые – чего с них, с дурней-то, возьмешь?

Поднялся Иван Царевич с земли, подошел к одному из бесов, носком сапога легонько так в ногу ткнул.

– Эй, живой ли?

Хрюкнул чего-то бес, но шевельнуться не решился. Тогда Иван Царевич голову задрал и пальчиком беса, что на трубе сидел, поманил.

– Подь сюды.

Бес только к трубе сильнее прижался и головкой замотал.

– Да подь, не бойся. Дядя сегодня добрый.

Поверил ли бес словам царевича, неизвестно, а только весь за трубой укрылся, одни глаза поверх нее торчат да хвост нервно по черепице колотит.

– Не слезет он. – Яков встал рядом с Иваном Царевичем и тоже голову кверху задрал. – Так до утра и будет сидеть. Видно, шибко ты его напугал.

– Кис-кис! – однако не унимался Иван Царевич. – Чмок-чмок! Фыр-Фыр? Фу-у, дурная животина!

– Да брось его. Пущай сидит. Пойдем лучше выпьем, – предложил Яков и с болью в глазах опять двор оглядел. – Не могу трезвый на такое смотреть.

– А эти?

– Чего – эти?

– Бесы, говорю, чего?

– А чего им сделается, – пожал плечами Яков. – Отлежатся маленько да и уберутся отсель восвояси.

– Не, так нельзя. – Иван Царевич быстренько обежал весь двор, подхватил в охапку стонущих бесов и, сгибаясь под тяжестью груза, потащил их в дом.

– Куда? – возмутился Яков. – Не пущу! Беса – в дом?

– Тебе чего, по рюмке для них жаль?

– Как енто?

– А так. Нальешь им извинительную, и пусть катятся на все четыре стороны.

– И то верно, – почесал затылок Яков. – Они ведь злопамятные, мстить начнут.

– Нальешь – не будем, – пискнул один из бесов, висящих у Ивана Царевича через плечо, только вот какой из них, разобрать не удалось.

– А не врешь? – прищурился Яков.

– Я бес, а не хухры-мухры какой-нибудь, – обиделся тот, и опять не понятно было, кто конкретно сказал.

– Ладно! – сдался кузнец, отступив в сторонку. – Тащи их в дом. Только коли рожи корчить зачнете!.. – грозно предупредил он.

– Говоришь много, кузнец.

И тут с трубы соскочил последний из бесов и давай к кузнецу ластиться:

– А я? А меня забыли!

– А ты – пшел отсендова! – отпихнул его ногой Яков. – Неувечный ты. Да и сколько звать ужо можно.

– И правильно, – поддакнул кто-то из бесов. – Дуракам не наливать.

– А ну, цыц у меня! – рыкнул Иван Царевич. – Пошли тоже, – говорит бесу.

– Дурак ты, Ивашка, – покачал головой кузнец. – Бесов привечаешь, по-человечьи с ними, а они тебе потом гадостью какой отплатят.

Молчат бесы, притихли. Ждут, чего Иван Царевич ответит.

– Бес – он ведь тоже животина, а любой животине ласка требуется, – подумав, заключил Иван. – За гадость свою сполна получили. А уж там видно будет.

– Дело твое, – кузнец только рукой махнул и в двери вошел. Да и чего тут еще скажешь. – Мне-то с их обид ни корысти, ни убытку, а вот тебе…

Утро выдалось сырое и прохладное.

Иван Царевич проснулся именно оттого, что озяб. Кто-то уложил его спать на лавку, заботливо подложив под него матрац из рогожки, сеном набитый, и накрыл тонким ватным одеялом. Одеяло, видимо, во сне сползло с Ивана Царевича, и холод стал донимать его.

Вставать не хотелось – на улице только-только утро занялось, – а лежать холодно. Иван Царевич почесал ногу об ногу и пошарил рукой одеяльце на полу, натянул на себя, пытаясь свернуться калачиком на узкой лавке, потом перевернулся на другой бок. Из распахнутого настежь окна неприятно тянуло и прямо в бок. К тому же кузнец вдруг молотком своим тюкать взялся с утра пораньше. Нашел тоже время!

Закрывать окно было лень – это ж сколько сил нужно приложить: поднять себя, подойти к окну, затворить его, вернуться обратно, не говоря о том, что снова укладываться удобно придется! Поворочался Иван Царевич немного на лавке, повозмущался – сон и вовсе его покинул. Волей-неволей вставать пришлось.

Покачнулся. Удержался за лавку.

– О-ох! – потер голову Иван Царевич.

Ощущение такое, будто бесы проклятущие ей всю ночь вместо меча играли. А в рот нагадили – по вкусовым ощущениям, конечно. Бесы – они до такой подлости не могли опуститься. Хотя кто их, бесов поганых, знает…

Пить хотелось ужасно. Иван Царевич с превеликим трудом оторвал себя от лавки, прошел к бочке, что еще вчера приметил в сенях, и деревянным ковшиком, проливая воду на пол, напился, гулко хлюпая горлом. Вроде бы полегчало немного. Только вот в голове и без того звон колокольный, а еще Яков со своим тюканьем.

Поморщился. Вернулся в комнату, с третьего раза натянул сапоги, притопнул и вышел на двор.

Темнота отступала. Из-за леса медленно выползало огромное солнце, багряня зеленый ковер крон. Понаблюдал за ним Иван Царевич, в себя приходя, зевнул широко да к кузнице потопал.

– Здоров, друг Яков! – привалился он к распахнутой створке ворот.