Тришестое. Василиса Царевна

– Хоть перед людями не позорь, – медведь лисе отвечает. – Чай не косолапый я. Не совсем, в смысле.

– Да чего уж там, какой есть, – хитро так лиса прищурилась. – Я надеюсь, ты меня в такую даль вытащил не степень косолапости твоей обсуждать?

–Ехидна ты рыжая! – обиделся медведь. – Дело у меня до тебя.

– Так не тяни этого самого за то самое. И без тебя забот полон рот. Говори по делу.

– Говорю: Ивану подсобить надобно.

– Ах, Ивану! – обернулась Лиса к Ивану Царевичу. – Чего делать надо?

– Зайца изловить, – сказал Иван Царевич. – Вишь, круги вокруг дуба вертит?

– Всего-то? – подвигала носом лиса, наблюдая за странным поведением зайца и за преследующим его Горынычем.

Выждав нужного момента, лиса рванулась наперерез косому. Заяц заметался меж дубом, лисой и Горынычем, и тогда острые лисьи зубы впились ему в шею. Грянул гром, колдовской заяц (может, потому на ум такой хитрый и все у сундука родного вертелся?) разлетелся клочками шерсти, а в небо вспорхнула утка.

– Тьфу, тьфу! – насилу отплевалась от заячьей шерсти лиса. – Чего вы мне подсунули?

– Кусать нежнее надо, – наставительно сказал медведь. – А то как вцепится!.. Смерть то Кощеева была.

– Че-го-о? – протянула лиса, попятившись к дубу и вертя головой. – В общем, пошла я. Недосуг мне с вами лясы точить. Коли опять заяц будет – зовите, – заявила хитрая рыжая плутовка. Ведь прекрасно знала, не будет больше зайцев – неоткуда им взяться.

А Горыныч, потеряв в один миг из виду косого, повертелся на месте и заприметил утку. Недолго разбираясь в странном преображении дичи – колдовская, как-никак! – кинулся преследовать утку. Ну, хоть эту изловить, коли зайца больше нет.

А медведь уж сокола кличет на подмогу.

Слетел сокол с неба, словно где неподалеку ошивался, момента ждал, когда позовут.

– Чего звал? – у медведя спрашивает, а тот только когтем в небо ткнул, мол, сам погляди.

– Ага! – сказал сокол и взмыл ввысь.

Не тягаться тяжеловесному Горынычу с быстрой птицей. Пока змей, языки высунув, натужно крыльями взмахивал и дымище едкий из пастей источал, сокол утку настиг да как долбанет по ней клювом, только перья во все стороны прянули. Нет больше утки, в яйцо обратилась. А яйца, как вы понимаете, к полету не приучены, и хуже всего, не ухватить его налету.

Падает яйцо рябое, вертится возле него сокол, когтями ухватить пытается, только впустую все. Разволновался Иван Царевич. Вот-вот яйцо на землю шмякнется и мокрого места от него не останется. Выбежал он из-под дуба, заметался, руки над головой вскинул, яйцо едва подхватить успел.

– Вот оно, яичко! – прижал он яйцо к груди, словно дитя родное, и под дуб обратно скорее.

Только поздно. Горыныч заметил чужака и на посадку пошел. А из пасти змеевой не дым уж валит, а огонь пыхает, словно ярость драконья наружу выплескивается. И только успел Иван Царевич под дуб заскочить, как спланировал Горыныч рядышком, крылья сложил и на Ивана Царевича попер.

– Положь яйцо! – гаркнул змей, ткнув пальцем в землю.

– С чего вдруг? – набычился Иван Царевич.

– Положь, говорю!

– Не положу!

– А ну!.. – топнул Горыныч, и вздрогнула земля.

– Только тронь! Я из него яичницу сделаю, – поднял руку Иван Царевич. – И спляшу на ней.

– Вредитель, – тихонько проворчал медведь. – Лучше б мне отдал.

– Стой! – враз одумался Горыныч. – Чего тебе надо?

– Пущай Кощей Василису возвернет, а то будет ему смерть лютая.

– Да ты никак самому Кощею указывать решился? – загоготал Змей, хватаясь за пузо. – Шмакодявка неразумная.

– Разумная али нет, а только через пять минут не будет Василисы, так я яйцо…

– Стой! – выставил лапищу Горыныч. – Давай серьезно поговорим.

– Давай, – кивнул Иван Царевич и опустил руку.

– Ну зачем тебе с Кощеем связываться? И на кой Василиса тебе сдалась, а?

– Не твое дело, змеюка летучая, – грубо бросил кузнец. – А токма передай Кощею, что с ним лично толковать о том будем, а не с прихвостнем его.

– А с тобой вообще не разговаривают, – лязгнула зубищами средняя голова.

– А я с тобой, мерзость хвостатая да крылатая, не разговоры разговаривать пришел!

– Ах ты, блоха закопченная, – задохнулся Горыныч от подобного оскорбления. – Да я тебя… я тебя… – он набрал побольше воздуху в легкие. Еще чуть-чуть, и хлынет, прольется на кузнеца река огня, и останутся от него так любимые им уголья. Но не тут-то было! Кузнец сметливый оказался, и как только Горыныч пасть раскрыл, выхватил Яков рыбку дареную да как стиснет ее.

Кто ж знать мог, что жать легонько надо. И водяной ничего не сказал. Вернее, сказал, мол, сильнее жми! Так то Ивану Царевичу сказано было, а не кузнецу с силищей его.

В общем фуганула из рыбьей пасти не струя воды, а река целая, окатила Горыныча с макушки до нижних лап, в пасть тоже немало попало. И что началось! Как в пар-то вода обратилась, так и зашипел, засвистел Горыныч из всех мест, почище соловья. Прет из него пар перегретый, как из чайника. Окутался Змей облаком пара, чихает, кашляет, продышаться не может, а кузнец только затылок почесал, языком прицокнул и рыбку дивную разглядывает стоит – надо ж, вещь какая! А ведь думал один пшик выйдет.