Триста неизвестных

Отрегулировав самолет, стабилизатором и оборотами моторов, я оставил левое сиденье, а Владимир правое. Владимир Иванович еще не успел занять освобожденное мною место, как я уже уселся на правое кресло и, по привычке поставив ноги на педали управления, взял в руки штурвал. В этот момент корабль резко изменил режим полета, высоко задрал нос. Я инстинктивно отжал штурвал и повернул голову влево: чего, мол, Фортинский мешкает?

Глазам представилась более чем необычная картина. Володя с покрасневшим от натуги лицом и вздувшимися на шее жилами, стоял в проходе, упершись грудью в заднюю перемычку фюзеляжа. А над хвостом самолета виднелся белоснежный купол распустившегося парашюта. Площадь его — сорок два квадратных метра. При скорости полета сто пятьдесят километров в час он может создать такое тянущее усилие, при котором лямки неизбежно задушат Фортинского.

Как помочь товарищу, если самолет продолжает увеличивать угол набора? Создалась крайне опасная ситуация. Все внимание, все физические и духовные силы взбунтовавшемуся самолету. Прошло немало секунд, пока я укротил его и заставил перейти на нормальный режим полета.

Оглядываюсь: как там Фортинский? Но его на прежнем месте нет. Мелькает радостная догадка — борттехники успели отцепить лямки парашюта и втянули Володю внутрь корабля.

— Где же Фортинский? — спрашиваю.

Борттехник И. Ф. Ткачев растерянно разводит руками:

— Не знаю…

Значит?… Сбрасываю газ, ввожу самолет в крутую спираль — так лучше обзор. Боже, что же это такое! Далеко внизу камнем несется к земле человек, а за ним кишкой извивается почему-то вновь свернувшийся парашют.

Все круче нисходящая спираль четырехмоторной громадины, бешено крутится стремительно приближающаяся земля. Точка-человек — Володя Фортинский падает на зеленый массив леса с небольшими, словно заплаты, полянками.

Очередной виток самолета. Не верю своим глазам: там, над лесом, белеет купол плавно снижающегося парашюта! Наполнился, попал в восходящий поток и наполнился! Радоваться, конечно, рано. Неизвестно еще, жив ли Фортинский.

Парашют опустился на одну из полянок. Выравниваю самолет, кружу над лесом. И я и борттехники напряженно следим за крохотной фигуркой, распластавшейся возле парашютного полотнища.

— Жив! — неожиданно вскрикнул Ткачев. — Смотрите, жив!

— Володька, дорогой! — кричу и я, увидев, что Фортинский поднялся на ноги и, сделав несколько шагов, лег на парашют.

Лег? Значит, ранен, нуждается в помощи. Быстро осматриваюсь: нет, на такой маленькой площадке наш самолет не приземлишь. Выход нашелся совершенно неожиданно. На золотистом ржаном поле, что находилось в нескольких километрах от места приземления Фортинского, замечаю нескольких женщин-жниц. Судя по всему, они наблюдают за самолетом. Может, видели и спускавшегося парашютиста? Лечу в их сторону, снижаюсь до предела. Описываю возможно меньшие круги. Высунувшись в окна, мы машем руками в направлении леса. Женщины поняли нас и побежали к лесу. Первую помощь они, во всяком случае, сумеют оказать Фортинскому.

Так и получилось. Когда на место происшествия прибыл наш медицинский персонал, Володя, широкоплечий, крепкий, как молодой дубок, уже улыбался, хотя медики констатировали перелом ключицы, сильные ушибы и растяжение мышц.

Через три дня Фортинский, там и сям перебинтованный, расхаживал вразвалочку по аэродрому и с присущим ему юмором рассказывал товарищам о своем небывалом "вытяжном" прыжке с невольным "затяжным" приземлением.

— Еще бы чуток продержался в самолете, и ребята помогли бы тебе освободиться от парашюта, — рассуждали некоторые.

— Верно, — поддерживал их Фортинский. — Еще бы чуток, и ребята помогли бы парашюту освободиться от моего трупа.

Раскрывшийся парашют с такой силой прижал летчика к переборке, что, попытайся он удержаться внутри самолета, его попросту задушило бы. И Володя принял единственно правильное решение — до конца довериться своему шелковому другу.

Парашют не подвел. Правда, купол его сначала сложился и раскрылся вновь лишь в самый последний момент, на предельной границе, отделявшей жизнь от смерти. Но ведь в этом он не "виноват": почти треть его полотнища оказалась разорванной (очевидно, о хвостовое оперение самолета) и полностью оборваны шесть строп.

Случай этот произошел летом 1934 года. Много лет спустя, весной 1961 года, мне довелось быть на лекции, организованной для генералов и старших офицеров запаса. У входа в зрительный зал стоял общественный контролер и проверял входные билеты. В этом несколько располневшем человеке в гражданском костюме мы с генерал-полковником авиации И. Д. Климовым сразу узнали бывшего летчика-испытателя НИИ ВВС Владимира Ивановича Фортинского. Иван Дмитриевич радостно воскликнул:

— Привет утерянному летчику!