Тристан Майлз

Я представляю себе, как Патрик и Тристан сидят рядышком на диване, смотрят кино и болтают, и у меня сжимается сердце.

Уэйд отдал бы что угодно за то, чтобы смотреть с Патриком кино, видеть, как он растет. За то, чтобы иметь шанс сказать сыну, что любит его. Я воображаю, как Патрик обожал бы своего отца. Они были бы лучшими друзьями.

Сердито смахиваю слезы, опасаясь, что не смогу перестать плакать, когда понадобится. Все пять лет я плакала только здесь. Это единственное место, где мои дети не могут увидеть, что я не справляюсь. Когда мир чересчур достает меня, я удаляюсь в это святилище скорби, где могу поплакать наедине с собой. Я выплакала ведра слез под этим душем. Если бы стены могли говорить, они рассказали бы очень печальную историю.

Закрываю глаза и начинаю глубоко дышать: это мой способ остановить слезы.

Вдох… и выдох. Вдох… и выдох.

Все нормально. Все нормально… перестань плакать. Перестань плакать. Трясу руками и умываю лицо. Намыливаю голову и механически продолжаю процесс мытья, думая о других вещах.

О других вещах, с которыми могу справиться: другие вещи не причиняют боли.

Ничто не способно причинить такую боль, как моя утрата.

Глаза снова наливаются слезами.

Прекрати.

Я выхожу из душа, обтираюсь полотенцем, потом натягиваю пижаму. Выглядываю в коридор и вижу, что на лестнице тьма кромешная.

Тристан, наверное, лежит там, внизу, на диване, и ждет, пока я приду и пожелаю ему спокойной ночи.

Не могу.

Не хочу, чтобы он видел меня такой. Я, кажется, настолько истончилась, что вот-вот сломаюсь.

А может быть, и действительно сломаюсь.

Выключаю свет, забираюсь в постель и смотрю в потолок, а слезы текут по лицу и заливаются в уши.

Я никогда в жизни не чувствовала себя такой виноватой. Я никогда не делала ничего такого, чтобы мучиться чувством вины. У меня случился какой-то личный кризис, но… утром будет легче. Утром всегда все легче.

Засыпай.

Дверь спальни открывается, и я зажмуриваюсь. Чувствую, как прогибается матрас.

– Эй, – шепчет Тристан. – А где мой поцелуй на ночь?

Ком в горле так огромен, что я не могу говорить. Только кривлюсь в темноте.

Пожалуйста, уйди.

Он наклоняется, чтобы поцеловать меня, и замирает.

– Ты плачешь.

– Нет, не плачу, – шепчу я сквозь слезы.

– Эй, – он щелкает выключателем и меняется в лице. – Малышка, что стряслось? – шепчет встревоженно.

Я изо всех сил сжимаю губы, потому что, чтобы я ни сказала, это будет бессмыслица. Даже для меня.

Он пытается заглянуть мне в глаза:

– Ну, что такое?

Я, стыдясь, мотаю головой.

– У меня просто эти дни… слишком много эмоций, – лгу я. – Извини. Ничего не случилось. Я иногда бываю такая вот…

Он ложится рядом со мной, притягивает к себе, крепко обнимает, и доброта его поступка срывает мою внутреннюю пружину. Я в слезах утыкаюсь лицом в его грудь.

– Тс-с, – бормочет он мне в волосы. – Ты в порядке, милая?

Ты же не такой! Перестань, мать твою, быть таким добрым!

– Да, – шепчу вслух.

Он, продолжая держать меня в объятиях, прикасается губами ко лбу.

Он такой теплый, и он здесь… и добрый… и чудесный… и он здесь.

– Мне не нравится, когда ты расстроена, – мурлычет он. – Решено, я остаюсь здесь, с тобой.

– Нет, Трис. Нельзя – дети…

– Я не оставлю тебя в таком расстроенном состоянии, – шепотом возражает он.

– Милый, я в порядке. Это просто повышенная эмоциональность. Гормоны. Иногда так ужасно быть женщиной! Увидимся утром? – с надеждой улыбаюсь я сквозь слезы.

Он убирает мне волосы со лба и смотрит на меня. Пристально. Между нами растет напряжение, и мне хочется как на духу выложить, почему я плачу.

Потому что думаю, что люблю Тристана и его тоже потеряю.

Он открывает было рот, словно хочет что-то сказать, но молчит.

Несказанные слова повисают между нами – обещание… чувство… проклятие.

– Спокойной ночи, Клэр.

Я тихо улыбаюсь сквозь слезы, провожу рукой по его щеке. Касаюсь пальцем отросшей щетины.

– Ты такой красивый мужчина, Тристан, – шепчу.

Он улыбается:

– Эти гормоны и впрямь сводят тебя с ума.

Я нервно хихикаю, и тогда он наклоняется и медленно целует меня. Чувство вины возвращается, и я в слезах крепко прижимаюсь к нему.

– Клэр, – он ищет мой взгляд. – Поговори со мной.

Я неистово мотаю головой, не в силах говорить.

– Спокойной ночи, Трис, – шепчу. – Иди, ложись.

Я поворачиваюсь к нему спиной, а он сидит и некоторое время смотрит на меня. Наконец встает и уходит. Дверной замок тихо щелкает за его спиной.

Я закрываю глаза и шепчу в темноту:

– Кажется, я тебя люблю.

Плачу в подушку, а потом, одолеваемая страхом, вскакиваю и снова надеваю на руку свадебные кольца.

Мне необходимо ощутить безопасность и защиту Уэйда… моего мужа.

Я смотрю на кольца на пальце, и их тяжесть привычно успокаивает меня.

– Уэйд, – шепчу я. – Помоги мне. Помоги мне это пережить. Почему это так ужасно больно?

Ощущение такое, будто сосущая пустота, от которой болело мое сердце, когда он умер, снова причиняет боль, когда пустое пространство начинает заполнять что-то другое.

Кто-то другой.