Тристания

— Сначала по магазинам, потом по берегу.

— Ты никогда не бываешь на берегу, — говорю я. Это правда: Ивонн ненавидит ветер и однообразие волн.

— Ну, а сегодня побывала. Я и не знала, что на это требуется отдельное разрешение, — отвечает она и входит в кухню.

Присутствие Ивонн причиняет боль и заполняет время. Ее власть надо мной подобна влиянию магнитных полей на птиц: я подчиняюсь ей столь же инстинктивно и безусловно.

— Не требуется, — качаю головой. — Ведь это я вынудил тебя переехать сюда, а значит, ты вправе делать все, что тебе вздумается.

Ивонн замирает посреди кухни и смотрит на меня так, словно бросает нож.

— Это еще что за новости? Я хоть раз на что-то жаловалась?

— Вслух — нет. Твоя тактика — молчаливое обвинение.

— Не выдумывай. Если тебя мучает чувство вины за то, что произошло в твоей жизни до меня, я ничем не могу тебе помочь. Но взваливать все на мои плечи не надо.

Ивонн разворачивается, идет к кухонному шкафу и достает стакан. Открывает кран, даже не проверяя пальцами температуру воды, потому что знает: перед нею все двери распахиваются сами, все складки на ковре расправляются, а стакан, который она выпивает до дна, наполняется вновь.

— Я ничего не взваливал на твои плечи, а лишь поддерживал тебя за них. В одиночку ты бы не справилась.

— Откуда тебе знать? По-твоему, до нашей встречи я вообще не жила?

— Ну почему, жила, еще как жила. Вместе с разными денежными мешками, один другого толще.

— Катись к чертям! — Ивонн резко ставит стакан на стол. — Если ты недоволен тем, что я гуляю одна, — не знаю, что и сказать. Если ты вдруг не заметил, здесь, в Англии, женщины имеют право ходить по улицам одни. Тебе, конечно, это может показаться чересчур прогрессивным.

— Катись сама к чертям. В полном одиночестве. А если понадобится помощь, папочка тебя спасет.

Опять этот взгляд-нож: он даже острее предыдущего.

— Спасет, не сомневайся. Кстати, меня мой отец никогда не бросал.

С этими словами Ивонн выходит в коридор, и в воздухе остается только ее запах. Цветов и чего-то затхлого, наподобие водорослей, выросших в горшке.

Мгновение спустя этот запах тоже исчезает.

Во вторник я сижу в тесной подсобке нашего магазина и читаю газету.

На своей половине комнаты хлопочет Ивонн. Букеты у нее получаются красивыми и аккуратными, но все остальное, к чему она прикасается, превращается в хаос.

Внешняя простота Ивонн обманула меня. В душе этой женщины толпятся неведомые мне сущности — рыбы со стальными костями. Я не знаю Ивонн и не понимаю, что удерживает ее рядом с другими людьми.

Что удерживает ее рядом со мной?

Мы ведь почти не разговариваем с воскресенья.

Моя подозрительность возвела между нами стеклянную стену: мы смотрим сквозь нее, каждый со своей стороны, и не можем прикоснуться друг к другу. Я не знаю, можно ли пройти через эту стену не повредив кожу, и не понимаю, стоит ли вообще пытаться: мне надоели цветы, я задыхаюсь от пыли и песка, которые проникают глубоко в конструкцию дома, отчего доски скрипят по ночам.

Все же, когда я думаю о жизни без Ивонн, мою грудь словно бы сжимают каменные тиски. Я вдруг начинаю тосковать по ней, по ее пальцам, в которых живет инстинкт, но в тот миг, именно в тот самый миг, когда я решаю подойти к Ивонн и заговорить, сказать, что буду любить ее даже тогда, когда ее веснушки утонут в мелких морщинах, я переворачиваю страницу газеты и вижу заголовок.

Извержение вулкана на острове Тристан-да-Кунъя: местные жители эвакуированы.

Перечитываю эти слова много раз и начисто забываю о стеклянной стене, которая еще мгновение назад была для меня важнее всего в жизни. К нёбу поднимается ужас, имеющий рыбный привкус: такой же ужас стоял у меня во рту, когда я был под водой и не знал, выберусь ли наверх.

Прежде я ни разу не встречал названия своего острова на страницах английских газет. Но сегодня вижу его и недоумеваю: что же такое могло случиться?

Извержение вулкана. Слова звучат неправдоподобно, в голове возникают жуткие картины: лавовые струи взлетают к небу, по камням течет огонь. Но эта гора знакома мне с детства, я вырос на ее склонах, я заглядывал в спящий глаз ее кратера.

Неужели гора могла так поступить?

Все годы, что я себя помню, она спокойно отдыхала.

Как плохо, что я не там. А не там я потому, что разрушил все вот этими руками. Потому что одни поступки приводят к другим поступкам, и порядка уже не изменить.

Корабль не заставить возвратиться в бурные воды.

Впрочем, кажется, все остались живы: о жертвах в статье не сказано. Наверно, лава изверглась на другую половину острова, туда, где живут только тюлени, птицы да пара одичавших кошек, — или, возможно, извержение получилось не таким разрушительным, как те, о которых сообщали в других выпусках новостей и которые я мысленно накладываю на свой родной остров — такой знакомый, четко очерченный и настоящий.