Тритон

Кажется,что его фиалковые глаза потемнели. Они всегда становятся такого цвета, когда он отрывается от меня, стоит нам собраться нарушить кучу законов Сирен, если мы не остановимся.

— Но тебе не достаточно хорошо, чтобы... — он запускает руку в волосы. — Я пойду, найду Рейчел. Потом мы сможем поговорить.

Я немного удивлена, что его отказ не начинается со слов "Но закон..." Именно это останавливало нас в прошлом. Теперь же, похоже, единственной вещью, которая останавливает нас, является мое состояние.

Что изменилось?

И почему я не взволнована этим? Раньше я расстраивалась, когда он отстранялся. Но небольшая часть меня любила это в нем — его уважение к закону и традициям своего народа. Его уважение ко мне. Уважение, которое не так просто отыскать в человеческих парнях. Неужели оно ушло?

Не по моей ли вине?

Через несколько минут ко мне приходят мама и Рейчел. Они дают мне обезболивающего и воды. Мама заявляет, что пришло время принять душ и надеть свежую пижаму. В ванной она помогает мне помыться и распутать колтун из волос, обильно намыливая их шампунем. И она на самом деле думает, что мы сможем оставить его таким образом.

— Я не спущусь вниз с видом бродяги, — говорю я ей. — Мы должны расчесать их.

— Твое воронье гнездо сломает эту хлипкую расческу. Ты не можешь просто расчесать его пятерней?

Странно спорить о моих волосах, когда мы все еще не обсудили мою рану: как я получила ее и каким образом очутилась в постели Галена. Но кажется, мы обе благодарны нелепой ситуации. Мама поднимает брови.

— Не думай, что тебе светит особое отношение только потому, что ты можешь заставить кита танцевать танго. Я все еще твоя мать.

Мы обе смеемся так сильно, что я чувствую крошечный разрыв в своей ране. Без предупреждения, мама осторожно обнимает меня, чтобы не задеть больное место.

— Я так горжусь тобой, Эмма. И я знаю, твой отец тоже гордился бы. Твой дедушка не прекращает тарахтеть об этом. Ты была удивительна.

Ах, примиряющая сила запутанных волос и танцующих китов.

Она отпускает меня прежде, чем наступает неловкий момент.

— Давай оденем тебя. У нас много всего, что нужно обсудить. И я держу пари, ты проголодалась. Рейчел приготовила для тебя... э ... омлет Тошнотик.

— Она старается на 5 с плюсом.

Мама протягивает мне мою одежду.

* * *

Гален и Гром сидят в столовой, тихо общаясь друг с другом через гигантский стол из красного дерева. Вздымающийся пар из нескольких кастрюль наполняет воздух в комнате запахом морепродуктов. Из шестнадцати отполированных стульев с высокой спинкой, я выбираю тот, что рядом с Галеном.

Он останавливает свой разговор с Громом и наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб.

— Как себя чувствуешь?

— Голодной.

Рейчел накладывает в тарелку яичницу с перцем, беконом, сыром и кучей других ингредиентов, о которых может заботиться менее голодный человек. Я даже не дую на нее, прежде чем отправить ложку в рот. Как только я это делаю, Гром говорит:

— Доброе утро, Эмма.

Я вежливо киваю.

— Доб утга — чавкаю я.

Гален подмигивает мне, затем откусывает кусок своего завтрака, который выглядит как крабовый пирог размером с его лицо. Кроме того, он пахнет грязными носками и квашеной капустой.

— Эмма, мы тут обсуждали наши планы, — продолжает Гром. — Я рад, что ты присоединилась к нам.

Я делаю глоток апельсинового сока.

— Какие планы?

Мама садится рядом с Громом с чашкой кофе.

— Планы насчет жизни на земле.

— Мы уже живем на земле.

— Да, — соглашается она. — Но похоже, что мы должны будем создать место для некоторых дополнений в нашей жизни. — Она не смотрит на Грома, но я понимаю, что речь идет о нем.

А это значит, что все мои усилия пошли насмарку. Если Гром собирается жить на земле, это означает, что он не может вернуться на свою территорию.

— Неужели они не поверили мне, — говорю я. — Они все еще на стороне Джагена?

— Мы не знаем, — отвечает Гром. — Мы ушли сразу же после нападения на тебя Джагена, во время хаоса. Что произошло после, не имеет значения. Я лучше буду жить среди людей, чем опасаться, что те, кто мне дорог, снова могут подвергнутся подобной опасности.

— Я тоже, — говорит мама, ярость сверкает в ее глазах. — Тебя ранили, и я не собиралась ждать, пока они нас бросят в Ледяные Пещеры до скончания времен. Идиоты.

Гален опускает руку мне на колено под столом и слегка его сжимает. В этом нет никакого проявления чувств вообще, но меня накрывает волной Галена, и я ничего с этим не могу поделать, кроме как принять эту волну лавы, что сейчас пробегает по моим венам. Я пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь отнестись с уважением к тому, что этот знак должен был просто утешить меня. Гален, видимо, увидел это у меня на лице, потому что он тот час же убрал руку.

— Там нет к чему возвращаться, Эмма, — говорит Гален, прокашлявшись. — Этого Трибунала не должно было быть и вовсе. Мира Сирен, который мы когда-то знали, больше нет.

Значит, я была права. Единственной вещью, которая останавливала его в спальне, была моя рана. Не закон Сирен. И не традиции.

— Сейчас это только так кажется, — говорю я ему. — Дайте им некоторое время, прежде чем возвращаться обратно.