Трюк (ЛП)

Лгать отцу всегда было легко. Кто-то напился на пляже? Нет, не я. Завалил политологию на втором курсе? Так это профессор виноват. Приеду ли я домой на День Благодарения? Естественно. Я говорю отцу то, что он ожидает услышать, потому что знаю — правда его не интересует. Никогда. Если бы я заявил, что помогаю другу, используя репутацию нашей семьи как прикрытие, отец бы, вероятно, от меня отрекся. Не то чтобы это много значило. Благодаря деду сейчас я ст'oю больше, чем отец.

— И как я, по-вашему, должен это представить общественности? — спрашивает папа.

— При всем уважении, сэр, — говорит Мэтт, делая шаг вперед. — Мой агент и команда менеджеров работают над восстановлением моей репутации и карьеры. Мы с Ноа не делали и не сделаем ничего, что может негативно отразиться на вашей кампании.

— То, что мой сын попал в центр медиакошмара, уже достаточно плохо.

В груди вспыхивает неожиданное желание защитить, и, клянусь, из горла вырывается рычание. Ну вот, теперь я еще и рычу. Супер. Беру себя в руки.

— Знаешь, на что это похоже? — спрашивает отец.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Может, на то, что твой сын верит, что любовь — это любовь? И не важно, с кем? Даже если с опальной футбольной звездой с подмоченной репутацией.

— Найди кого-нибудь другого. Всю свою карьеру мне удавалось избегать скандалов.

Я смеюсь. Не потому, что отец говорит о Мэтте так, будто его здесь нет. А потому, что я не раз слышал эту речь раньше.

— Кого? Кого найти? Ты никогда не одобрял мой выбор, и мы оба знаем, что так будет всегда. Тебе нужен образцово-показательный сын-гей для кампании. Но совсем не хочется, чтобы я на самом деле был геем. Людям легче быть толерантными к гомосексуальности, если не приходится иметь с ней дело лично, так ведь? Никакого публичного проявления чувств. Никто не хочет на это смотреть. Ты твердил мне это тысячу раз. Я для тебя символ. Средство для получения голосов черных и ЛГБТ. Но было бы гораздо лучше, если бы я не принадлежал ни к тем, ни к другим.

Руки Мэтта сжимаются в кулаки.

Черт, я наговорил при нем лишнего.

— Тебе пора идти, — бросаю я отцу.

— Ты не можешь выгнать меня из моего собственного дома.

— Это мой дом, забыл?

Папе всегда было ненавистно, что дед оставил мне больше, чем ему. Доля отца в наследстве деда и так была меньше, чем у его брата, так еще и поделена со мной. Кузены в обиде на меня, потому что я единственный внук, включенный в завещание. Думаю, дед подозревал, что моя высокомерная семейка попытается вычеркнуть меня в будущем, вот и решил подстраховать. Логика толстосумов: они никогда не довольны тем, что имеют, даже если их денег хватит, чтобы купить небольшую страну.

Папа смягчается.

— Жду тебя завтра в офисе. Надо обсудить ситуацию.

— Не могу. Занят. Прости. — Ладно, даже я знаю, что звучит саркастично.

— Ты нам нужен во время кампании. Я никогда не настаиваю на твоем присутствии, но есть стратегии, в разработке которых необходимо твое участие. Ты ведь все еще в моей команде?

— Только лишь потому, что уволив меня, ты будешь выглядеть дерьмовым отцом в глазах таблоидов.

Папа в бешенстве, но в присутствии Мэтта пытается сдержаться. Насилие отец не признает. Он вообще не проявляет эмоций, если не считать вечно стоического выражения лица. Самое большое, что когда-либо делал мой отец — угрожал вычеркнуть меня из завещания. Но вот он сейчас стоит здесь, весь покрасневший от ярости. Впервые в жизни задумываюсь, что будет, если я надавлю сильнее.

— Когда ты уже, наконец, забудешь то, что я сделал для тебя в колледже? —

Папа разговаривает со мной как с капризным ребенком.

Возможно, в некотором смысле, он и прав, если учесть, что вся эта история с Мэттом — трюк, цель которого вывести отца из себя. И все же, это не я пытался держать его под колпаком. Как раз наоборот. И так было всегда. Но на этот раз, будь я проклят, если позволю себя контролировать.

— Хочешь сказать: то, что ты сделал со мной. Не для меня.

— Если бы тот парень действительно был любовью твоей жизни, то не согласился бы уйти за жалкие пятьдесят тысяч и оплату обучения. Учитывая, что знал, сколько у тебя денег. Поверь мне, он, — отец указывает на Мэтта, — ничем не отличается.

Из горла Мэтта вырывается рык, я замираю. Не могу пошевелиться. Не могу подобрать слова, чтобы достойно ответить. Единственное, что приходит на ум — большое и жирное «иди в жопу», но не уверен, стоит ли оно того.

Так что мы продолжаем молча стоять в прихожей, сверля друг друга взглядами.

— Увидимся завтра, — наконец изрекает отец и выходит за дверь.

Мои глаза прикованы к месту, где он только что стоял. Отец прекрасно знал, что именно сможет заставить меня отступить, и сказал это. Ну конечно, он должен был упомянуть Натаниеля и сыграть на моей неуверенности в себе. Это же отец. И совершенно неважно, что он прав, потому что у нас с Мэттом все понарошку.