Трюкач. Лицедей. Игрок. Образ трикстера в евроазиатском фольклоре

Как-то раз один трубочист вдруг увидел домик Карлсона. Он очень удивился и сказал самому себе: – Странно… Домик? Не может быть! На крыше стоит маленький домик? Как он мог здесь оказаться?

Затем трубочист полез в трубу, забыл про домик и уж никогда больше о нем не вспоминал…» (Березин, 2002).

Предлагая классификацию признаков трикстера – общим числом шесть, – Хайнс и Доти отрицают серьёзность любых исторических реконструкций его образа (Hynes, Doty, 1993). И это должно быть так, и есть, хотя очевидно, что многие вполне исторические личности вели себя соответственно выделенному К. Г. Юнгом архетипу.

Барбара Бэбкок-Эйбpахамс доводит число признаков Трикстера до шестнадцати–девятнадцати, но в этой скрупулёзности делает слишком большой акцент именно на литературный цикл индейцев Виннебаго, упуская из виду те более абстрактные вещи, которые роднят всех известных как в Америке, так и в Евразии трикстеров. Тем не менее, вот отдельные её рассуждения, которые представляются мне вполне подходящими, чтобы подвести черту в описаниях исследований Трикстера и перейти к рассмотрению конкретных примеров. Бэбкок-Эйбpахамс пишет:

«Ни один другой персонаж в литературе, устной или письменной, так не сбивает нас с толку, как трикстер. Он без сомнения идентифицируется с созидательными силами, часто принося такие определяющие понятия культуры, как огонь или основные пищевые продукты, но в то же время постоянно ведёт себя самым антисоциальным образом, какой только можно себе представить. Мы смеёмся над его бедами и его глупостью, нас приводит в замешательство его “промискуитет”, но его созидательный разум восхищает нас и поддерживает в нас надежду на то, что мы можем преодолеть социальные ограничения, с которыми постоянно сталкиваемся.

В большинстве своих столкновений с людьми он нарушает правила и переходит границы, приговаривая себя к бегству и новым бесцельным блужданиям).

Общий итог этих девятнадцати эпизодов неприятия, отторжения, полной перемены и трансформации, антиисторических, антибиологических и асоциальных актов – процесс развития. Этот процесс доводит биологическое, психическое и социальное осознание до такой точки, когда он возвращается в общество и выглядит как почти полностью готовый к жизни в обществе индивидуум. Более того, происходит осознание его роли и сущности культурного героя, что по форме похоже на воспитательный роман или эволюционную повесть. И рассматривая индивидуальность, находящуюся не в ладах с обществом, кажущаяся антиструктурность авантюрного повествования предполагает или заключает в себе такую форму или модель развития.

Трикстер представляет собой “созидательное отрицание”, привносящее в мир смерть, а вместе с ней и массу возможностей. Все вещи “являются” чем-то только в связи с тем, и благодаря тому, чем они “не являются”: структура подразумевает наличие антиструктуры и не может существовать без неё.

Трикстер, этот “дурачок” – отрицание, предлагающее возможность, – находится в непосредственной связи с центром во всей его неоднозначности и двусмысленности. И за это мы не только терпим сие “существо на грани беспорядка”, этого “врага всех границ”. Мы создаём и воссоздаём его снова и снова» (BabcockAbrahams,1975).

Сколько-нибудь объемлющего, широко известного, удачного и популярного отечественного труда на тему трикстера мне не известно, хотя попытку пересказать наиболее архаичные мифы на эту тему в свете акта Творения Мира недавно предпринял известный учёный В. Я. Петрухин (Петрухин, 2005, с. 116–183).

И это даёт нам основание постараться также восполнить пробел (не претендуя, конечно, на охват всего необъятного материала о ловкачах и обманщиках, шутах и трюкачах, игрецах и лицедеях, подстрекателях и провокаторах – инициаторах мифологического и социально-культурного действия).

Наша работа затрагивает самый всего лишь верхний пласт необъятной темы трюкача и лицедея.

ЧАСТЬ II. ЛОКИ И ОДИН КАК ЭДДИЧЕСКИЕ ТРИКСТЕРЫ

Умение легко перейти от шутки к серьезному и от серьезного к шутке требует большего таланта, чем обыкновенно думают. Нередко шутка служит проводником такой истины, которая не достигла бы цели без ее помощи.

Фрэнсис Бэкон, английский философ

Сформулируем в самом общем виде основные функции трикстера. Обратимся сначала к традиционной культуре древних германцев, наиболее полно отражённой в Старшей и Младшей Эддах.

«…Смешное, ироничное и трагическое, серьёзное, – пишет А.Я. Гуревич, – взаимно проникают друг в друга. Таково восприятие мира и богов древними скандинавами. Правильно понять их комику богов можно, по моему убеждению, только учитывая неразрывное сочетание “верха” и “низа”, сакрального и профанирующего в их “модели мира”…