Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. Книга 2. Часть 1

Здесь я вновь вынужден обратиться к истокам единоличных решений. Демократия — не антураж. Либо демократия есть, либо ее нет. Когда она есть, народ, его полномочные представители участвуют в принятии крупных решений. Когда ее нет, решения принимаются узким кругом лиц или, как было при Сталине, преимущественно им самим. На XX съезде партии цезаристские методы решений по важнейшим внешнеполитическим и внутренним вопросам были осуждены, но постепенно все затем вернулось на ’’круги своя”. Многие из этих решений отозвались и болью и кровью.

Почти десять лет назад в нашу речь прочно вошло слово ’’Афганистан”. Название красивой горной страны, которая на протяжении десятилетий, с первых лет Советской власти была для нас другом, стало по сути синонимом нашей беды. И вновь, как раньше, те, кто принимал решения, остались в стороне: некоторые и сейчас находятся на высоких постах, другие спокойно, без угрызений совести умерли в своих постелях, в отличие от почти 15 тысяч наших парней, сложивших свои головы в ущельях и песках Кандагара, Герата, Мазари-Шерифа. Некомпетентное, непродуманное, легковесное решение было принято узким кругом лиц. Какое участие принимали в нем народные представители? Обсуждалось ли оно действительно крупными специалистами? Прогнозировались ли последствия нашего втягивания в дела этой страны? Я не раз бывал в Афганистане, в том числе и до ввода туда наших войск. Хочу высказать свое мнение: эта акция не вызывалась необходимостью. Афганская драма — не только пример политического легкомыслия, но и свидетельство отсутствия демократических форм принятия крупных внешнеполитических решений. Сам по себе этот факт нашей жизни говорит о том, что никакие объяснения не снимают ответственности с тех, кто, принимая решения, остался в тени. История теней не признает. Судьба сталинского единовластия тому пример. Это отступление я сделал не для того, чтобы кого-то ’’уколоть”. Хочу лишь напомнить: единовластие в любой форме — тиранической, аморфно-рыхлой, ’’гуманной” — не только оскорбляет народ, но и с неизбежностью порождает ошибки, нередко трагические.

К крупным шагам дипломатии Сталина накануне войны следовало бы, видимо, отнести три политические акции. Первая связана с заключением советско-германского пакта о ненападении 23 августа 1939 года. Я уже писал об этом выше. Добавлю некоторые детали. Сталин, наблюдая прохладное отношение англичан и французов к переговорам с СССР, не видел шансов на их успешное завершение. Терпения и мудрости у него не хватило. По его инициативе Молотов дал понять Шуленбургу, немецкому послу в Москве, что стоило бы вернуться к предложению Берлина о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией. Несколькими месяцами раньше Сталин ответил молчанием на аналогичное предложение Берлина. Теперь же Гитлер сразу согласился. Началась оживленная ’’перестрелка” телеграммами. Но Москва осторожничала, считала необходимым все взвесить. Сталин решил пойти на этот шаг только тогда, когда окончательно стала ясной бесперспективность переговоров с миссиями адмирала Р. Дракса и генерала Ж. Думенка. Гитлер, находясь с Риббентропом в Оберзальцберге, нервничал. Ему нужен был пакт: ведь он развязывает руки. А русские все пытались договориться с англичанами и французами. Тогда, как я уже упоминал, Гитлер, поборов гордость, сам направил телеграмму Сталину, прося срочно принять Риббентропа 22 августа, не позднее 23-го. ’’Заключение пакта о ненападении с Советским Союзом означает для меня, — фарисейски писал Гитлер, — установление нового долгосрочного курса политики Германии. Она возобновит политический курс, который на протяжении прошедших веков был выгоден обоим государствам…”¹²¹

23 августа два больших транспортных ’’Кондора” доставили делегацию Риббентропа в Москву. К слову сказать, в результате несогласованности действий средств ПВО в коридоре полета, в районе Великие Луки самолеты были обстреляны зенитной артиллерией и лишь по счастливой случайности не были сбиты. Этот факт мне подтвердил М.А. Лиокумович, служивший в то время в части, открывшей огонь по немецким ’’Кондорам”. Естественно, в тот же день из Москвы прилетела большая группа работников НКВД для выяснения: кто организовал ’’провокацию”. 23-го пакт мог бы быть и не подписан… А накануне Гитлер собрал своих военачальников и объявил о предстоящем выступлении против Польши. Англичане и французы как будто подтолкнули Сталина к пакту, хотя и сам Сталин не проявил терпения, мудрости и прозорливости. Он не понял, что в то время в пакте был больше заинтересован Гитлер. Пакт дал СССР выигрыш почти в два года. Непопулярное решение Москвы, повторюсь, было в немалой степени вынужденным.