Триумф христианства. Как запрещенная религия перевернула мир

Разумеется, как британский ученый XVIII века, живущий в идеологическом мире своего времени, Гиббон не мог дать огромному успеху раннего христианства чисто историческое объяснение. Нет, в конечном счете он приписывал этот успех духовному превосходству христианства и личному вмешательству Бога: «Любознательность наша неизбежно задается вопросом о том, каким образом удалось христианской вере одержать столь примечательную победу над религиями, господствовавшими в то время на земле. На этот вопрос можно дать очевидный и вполне убедительный ответ: произошло это благодаря убедительности самого учения, а также правящему провидению его великого Автора»[94].

Дверь была открыта – христианству оставалось лишь войти и занять освободившееся место.

И все же огромную часть своих рассуждений Гиббон посвящает анализу «вторичных причин стремительного роста христианской Церкви». Невозможно усомниться в том, что, с его точки зрения, именно эти причины были первичными. Таких причин пять:

• «Несгибаемый и… непримиримый религиозный пыл христиан». С точки зрения Гиббона, такой религиозный пыл, такая убежденность в правоте своего дела в языческой древности были дотоле неслыханными.

• Учение о бессмертии. Язычникам, пишет Гиббон, очень не хватало учения о блаженном посмертном существовании.

• Чудеса, творимые ранними христианами. Эти чудеса, говорит историк, убеждали язычников, что Бог на стороне христиан.

• Строгая христианская мораль. В религиозном мире, где нравы были весьма свободными, строгость христиан привлекала и вызывала уважение.

• Мощная церковная организация. В отличие от языческих религий, подчеркивает Гиббон, у христиан имелась жесткая и эффективная иерархия власти, работавшая на их дело. Христианство победило своих соперников и организационно[95].

Многие ученые со времен Гиббона повторяли и развивали ту же аргументацию. Однако с тех пор наука сильно продвинулась вперед и многое мы теперь видим куда яснее, хоть и признаем, что последующее развитие науки строится на фундаменте, заложенном в те времена.

Одна из проблем, со времен Гиббона не дающих покоя ученым, – это фундаментальный вопрос, о котором я уже говорил в главе 1: что значит «обратиться»? Или спросим по-другому: во что надо поверить или что сделать, чтобы начать считаться христианином? Что, если множество самопровозглашенных христиан в начале IV века продолжали наряду с христианским богом поклоняться римским богам, богам государства, общества и семьи? Можно ли тогда называть их христианами? А как насчет членов семьи, которых обратившийся глава семейства —paterfamilias – принуждал принять христианство вместе с ним, хотя в душе и в сердце они, возможно, по-прежнему почитали Юпитера, Юнону, Аполлона и прочих? Считать ли их христианами? И как насчет людей, которые считались христианами, но не крестились, не ходили в церковь, по сути не делали ничего, что указывало бы на их веру? Христиане они или нет?

Большую часть XX века на все эти вопросы ученые отвечали «нет». Начиная с влиятельной работы Уильяма Джеймса «Многообразие религиозного опыта» (1902) специалисты писали о том, что лишь после ослепительного переживания, приведшего к радикальным переменам в характере и образе жизни, а также к глубокой преданности новой вере, можно говорить о том, что человек обратился[96]. Одна из проблем такой позиции в том, что она предлагает определять, христианин перед нами или нет, на основе психологических переживаний и внутренних состояний, недоступных историческому исследованию. Вопрос историка состоит в том, как нам подсчитать христиан? Откуда узнать, сколько их было – христиан в противоположность, например, иудеям, митраистам, почитателям Зевса или Аполлона? Историки – не священники и не психологи. У них нет ни возможности, ни ресурсов, чтобы выяснить, во что тот или иной человек верил на самом деле; они могут лишь выяснить, к какой вере он сам себя причислял и как вел себя в жизни. И, разумеется, о 99,99 % людях в античности мы не можем сказать даже этого.

Та версия христианства, что с самых первых лет его была более или менее «официальной», гласила ясно: христианство – это не «и/и», а «или/или».

По этим причинам многие историки перешли к более широкому понятию обращения и более обобщенному пониманию того, кого можно считать христианином. Как правило, в число христиан они включают не только тех, кто был «ослеплен светом свыше» и после этого решительно изменил свою жизнь. Вместо этого они следуют куда более разумному и основательному принципу, о котором я уже говорил: обращение следует понимать просто как смену одного набора религиозных верований и практик на другой. У некоторых людей – скорее всего, даже у очень многих – такая перемена происходила не во мгновение ока, не полностью и не по глубокому внутреннему убеждению. Но для наших целей обращением можно считать просто решение поклоняться христианскому богу вместе с мыслью о том, что Христос есть Сын Божий и спаситель.