Триумф христианства. Как запрещенная религия перевернула мир

Другие же язычники просто полагали, что среди богов должен быть главный. Ко времени распространения христианства и другие культы начали декларировать приверженность «величайшему» богу – будь то Sol Invictus, которого почитали императоры Аврелиан, Констанций и затем Константин, или бог, прямо называемый Теос Гипсистос («Величайший Бог»). Один ученый предложил интересную гипотезу о возникновении культа последнего, отметив, что римская религия, как и культура, была пропитана духом конкуренции. Члены аристократии постоянно соперничали друг с другом за должности, статус и положение. Города соперничали за главенствующее положение в своих областях. Среди прочего, каждый город стремился проводить у себя самые роскошные и увлекательные религиозные праздники, привлекающие множество народа из других мест; чем больше толпа на празднике, чем громче хвалы и крики восхищения, тем для города больше чести. Культовые центры – например оракулы, места, куда люди приходили задать божеству вопрос и получали ответ от специально назначенных для этого жрецов и жриц, часто в поэтической форме, – также соперничали друг с другом за внимание и признание в империи. Борьба за статус, признание и положение двигала вперед и культуру, и религию.

То же было верно и для городских богов. Так, город Эфес объявил себя центром культа богини Артемиды. Здесь богиню почитали сильнее и правильнее, чем где-либо еще. Для эфесян Артемида была величайшей богиней, превыше всех иных богов.

Культ «Величайшего Бога» также вполне мог возникнуть на почве конкуренции[101]. Другого имени этому богу не требовалось. Он был именно «Величайшим Богом», заслуживающим поклонения более, чем какой-либо другой. Иногда в надписях его именовали просто «единым» богом.

Однако наименование «единый» означало совсем не то, что можно подумать; верующие в этого бога не считали его единственным на свете. Это известно нам из использования слова «единый» в античности в других контекстах, сравнимых с этим. Например, если некий благотворитель проявлял особенную щедрость, делал для общины или для города намного больше других, благодарные горожане могли называть его «единственным патриотом и благодетелем». Это, разумеется, не означало, что никто другой ничего для города не делал – лишь то, что этот благодетель особенно щедр. В таком же смысле говорилось и о «едином боге». Говоря словами одного ученого, «речь шла не о единственности того или иного Бога, а о его уникальности»[102]. Нигде в языческом контексте не встречаем мы заявлений о том, что «единый бог» – один-одинешенек, что других богов не существует. Однако встречаем немало заявлений о том, что один бог превосходит всех остальных или над ними властвует.

Постараемся не думать, что монотеистические верования чем-то «выше» политеистических и что отход от язычества – сам по себе прогресс. Это не прогресс. Но и не регресс.

Это очевидно не только из античных надписей – сотен известных нам надписей, посвященных Величайшему Богу, – но и из писаний античных язычников[103]. Вот, например, что писал убежденный язычник Максим из Мадавры в письме к церковному богослову Августину в конце IV века:

С тем, что форум нашего города заполнен собранием боговспасителей, мы не спорим и это признаем. И кто бы мог так ошибаться и быть столь безумен, чтобы не признавать с полной определенностью: существует один высочайший Бог – Бог без начала и конца, подобный великому и славному отцу? Под разными именами призываем мы силы, пронизывающие сотворенный Им мир, ибо, очевидно, Его имя никому из нас неведомо: «Бог» – имя, общее для всех религий. Итак, хотя и почитаем мы, так сказать, Его части по отдельности, но с различными мольбами обращаемся и к Нему во всей Его полноте[104].