– Куда? – спросил Равич, берясь за принесенный официантом графин. Запотевшее стекло приятно холодило ладонь. Он разлил легкое вино по бокалам. – В Италию? Там гестапо прямо на границе нашего брата ждет не дождется. В Испанию? То-то фалангисты обрадуются.
– В Швейцарию?
– Швейцария слишком мала. Я в Швейцарии три раза был. Каждый раз меня уже через неделю отлавливала полиция и отправляла обратно во Францию.
– В Англию. До Бельгии, а оттуда зайцем.
– Исключено. Задержат в порту и спровадят обратно в Бельгию. А в Бельгии эмигранту жизни нет.
– В Америку тебе тоже нельзя. Как насчет Мексики?
– Там и без меня беженцев полно. И тоже хоть какие-то документы нужны.
– А у тебя совсем никаких?
– Было несколько справок на разные имена об освобождении из мест заключения, где я отбывал наказание за незаконное пересечение границы. Словом, мандат не самый подходящий. Я их, конечно, сразу же рвал и выбрасывал.
Морозов молчал.
– Кончилось бегство, старина Борис, – сказал Равич. – Рано или поздно оно всегда кончается.
– Но ты хоть понимаешь, что тебя здесь ждет, если война начнется?
– Само собой. Французский концлагерь. А в нем ничего хорошего, потому что ничего не готово.
– А потом?
Равич пожал плечами:
– Не стоит слишком далеко загадывать.
– Допустим. Но ты сознаешь, чем это пахнет, если тут все вверх дном пойдет, а ты в концлагере куковать будешь? До тебя немцы могут добраться.
– Как и до многих других. Может быть. А может, нас успеют вовремя выпустить. Кто знает?
– А потом?
Равич достал из кармана сигарету.
– Да что об этом говорить, Борис? Мне из Франции не выбраться. Куда ни кинь – всюду клин. Да я и не хочу никуда.
– Как это никуда не хочешь?
– Да вот так. Думаешь, я сам об этом не думал? Не могу объяснить. Не объяснить это. Не хочу больше никуда.
Морозов молчал, рассеянно глядя по сторонам.
– А вот и Жоан, – вдруг бросил он.
Она сидела за столиком с каким-то мужчиной, довольно далеко от них, на той террасе, что выходит на проспект Георга Пятого.
– Знаешь его? – спросил Морозов.
Равич еще раз глянул в ту сторону.
– Нет.
– Что-то быстро она их стала менять.
– Торопится жить, – равнодушно проронил Равич. – Как и большинство из нас. До потери пульса – лишь бы урвать, лишь бы успеть.
– Можно назвать это и иначе.
– Можно. Суть от этого не изменится. Смятение души, старина. За последнюю четверть века это стало всеобщим недугом. Никто уже не надеется тихо-мирно дожить до старости на свои сбережения. Запахло пожаром, вот каждый и спешит ухватить хоть что-нибудь. Не ты, конечно. Ты у нас философ, проповедник простых житейских радостей.
Морозов не отвечал.
– Она же ничего не смыслит в шляпах, – без перехода продолжил Равич. – Ты только глянь, что она нахлобучила! И вообще у нее со вкусом неважно. Но в этом ее сила. Культура – она расслабляет. А решают все в конечном счете простейшие жизненные инстинкты. Ты первый – превосходное тому подтверждение.
Морозов ухмыльнулся:
– Мечтатель ты наш заоблачный, дались тебе мои низменные житейские удовольствия… Пойми: чем проще вкусы, тем больше у человека радости в жизни. Такой не будет от тоски изводиться. Когда тебе седьмой десяток пошел, а ты, как юнец, все еще за любовью гоняешься, ты просто идиот. Это все равно что с шулерами крапленой колодой играть да еще и на выигрыш рассчитывать. Хороший бордель – вот тебе и отрада, и покой для души. В заведении, куда я частенько наведываюсь, шестнадцать молодок. За сущие гроши тебя там ублажат, как падишаха. И это ласки без обмана, не то что скудные подачки, по которым тоскует иной раболепный воздыхатель, раб любви. Да-да, раб любви…
– Я прекрасно тебя слышу, Борис.
– Ну и ладно. Тогда давай допьем. Винцо легкое, прохладное. И давай дышать этим серебристым парижским воздухом, покуда он еще не отравлен.
– Вот это верно. Ты обратил внимание: в этом году каштаны второй раз зацвели?
Морозов кивнул. Потом многозначительно указал глазами на небо, где, наливаясь недобрым красноватым сиянием, над темными крышами ярко поблескивал Марс.
– Ага. Вон и Марс, бог войны, в этом году подошел к Земле как никогда близко. – Он усмехнулся. – Подожди, скоро в газетах пропечатают про какого-нибудь новорожденного с родимым пятном в форме меча. И про то, как где-то выпал кровавый дождь. Для полного комплекта знамений недостает только какой-нибудь зловещей средневековой кометы.
– Да вот же она. – Равич кивнул на бегущую красную строку новостей над зданием газетной редакции, где, вспыхивая, мчались друг за другом очередные сенсации, и на толпу зевак, что стояли внизу, молча задрав головы.