Тривселенная

Я-то был в порядке, но четверо лежали ничком, и по нелепым позам было ясно, что с ними все кончено. Перед входом в кафе толпился народ, а из должностных лиц с правом ношения оружия здесь был — кроме меня, конечно, — только швейцар, который никогда не видел действия боевого шокатора и даже не знал, скорее всего, о том, что нечто подобное существует в природе. Будто кролик на удава, он шел по направлению к убийце и поднимал свою пушку, уверенный, что негодяй бросится наутек от одного ее вида.

Я не должен был бежать, вот что я понял сразу, как только остановился. Нужно было стоять на месте — неподвижные мишени для этого типа как бы не существовали, его возбуждала толпа, а драка доводила до состояния чуть ли не религиозного экстаза. Оставаясь на месте, я спокойно расстрелял бы его, даже не вынимая оружия из кармана. Сейчас об этом нечего было и думать — у меня было учебное оружие с радиусом поражения до семи-восьми метров, годное для работы по захвату, но никак не при погонях или, как сейчас, для стрельбы на поражение с расстояния метров двадцати.

И что самое страшное — из-за угла появилась Алена. Она опаздывала и торопилась. Она ничего не видела вокруг и следующим шагом должна была вступить в невидимый круг, куда уже упал головой вперед бедняга-швейцар, так и не успевший пустить в ход пистолет.

Никогда в жизни — ни до, ни после — я не испытывал такого ужаса. Ничего сделать было нельзя. Ничего. Кроме одного: я бросился вперед, как легендарный Матросов на амбразуру, — в том не было никакого расчета, я ничего не соображал, это тоже был инстинкт, причем, скорее всего, врожденный, потому что попыткам покончить жизнь самоубийством нас в колледже не обучали.

Возможно, я поставил рекорд в спринте — Алена уверяла потом, что я налетел на убийцу прежде, чем тот успел что-то понять. Глупости. Он прекрасно меня видел и срезать мог одним движением плети — одновременно, кстати, убив и Алену, поскольку она вошла в круг. Почему он стоял, опустив руки? Почему дожидался, когда я налечу на него и собью с ног? Почему и потом не сделал попытки освободиться?

На эти вопросы доджно было ответить следствие, от которого меня отстранили, поскольку дело, как выяснилось, попало в компетенцию МУРа — убийца оказался сыном регионального лидера, то ли Красноярского, то ли Краснодарского, я этого так и не узнал. Краем уха слышал, что приемлемое решение найдено не было. Парень был под «колесом» — это и я понимал. Но именно потому, что он находился в состоянии наркотического бреда, действовать он должен был точно так же, как любой другой наркоман на его месте: неспровоцированная агрессия, неостановимая моторика — в чувство такого уже не приведешь, нужно стрелять на поражение, иного выхода нет. Почему он ждал меня, опустив руки?

Я хотел забыть об этом инциденте, где по моей глупости Алена могла погибнуть, и я забыл его. Почему он вспомнился сейчас, причем не просто вспомнился, как вспоминается подернутое туманом происшествие далекого прошлого? Я увидел эти глаза, в которых не было и тени мысли, увидел выходившую из-за угла Алену, и даже себя увидел со стороны, несущегося огромными прыжками и похожего на пантеру, которую уже ничто не способно остановить…

Мне показалось, что кто-то вскрикнул рядом со мной, или этот вопль тоже был выбросом памяти?

Я принялся заталкивать воспоминание в глубину подсознания, и мне это удалось — удивительно, но в тот момент меня даже не поразило то, что я действительно совершал некие физические движения: схватил картинку и смял ее, но она оказалась слишком большой и не влезала в отверстие, открывшееся в моей голове. Тогда я взялся обеими руками — одной за дверь кафе, другой за фиолетовое небо, — но это не помогло, и мне пришлось ударить кулаком по бетону дороги, пробить его насквозь до самого центра Земли, и в эту дыру воспоминание провалилось — вполне физически, с грохотом обрушивавшихся перекрытий и воплями убитых маньяком прохожих…

x x x

Я пришел в себя и обнаружил, что стою на берегу реки — лицом к воде, которая в розовом свете закатного солнца казалась похожей на вино. Река была не широкой — метров десять — и с извилистым руслом, на обеих ее берегах стоял лес. Деревья выглядели странными, но в чем эта странность заключалась, я сначала не понял, потому что испугался.

Я повертел головой в поисках Ормузда, но мальчишки не было — ни рядом, ни где бы то ни было. Я не видел его, не слышал, не ощущал. Я был здесь один и не имел ни малейшего представления о том, где именно находился.

Солнце повисло на вершинах деревьев, будто проколотое острыми пиками. Я опустился на землю — это была обычная почва, песок, хотя и заряженный чьей-то рассеянной и потому не читаемой мыслью. Ощущалось только тепло, но не такое, какое исходит от земли после жаркого дня, а совсем другое, — тепло мысли, и я даже себе не мог бы объяснить, в чем заключалось отличие.

Листья на ветках деревьев жили своей жизнью, то складываясь в трубочки, то распрямляясь, и мне вспомнились байки о деревьях-людоедах, якобы произраставших в джунглях Южной Америки.