Трижды пестрый кот мяукнул

Я перекатилась на спину и уставилась на длинную тяжелую веревку, лениво качающуюся взад-вперед по вестибюлю. Кажется, она закреплена где-то высоко наверху, на лестнице.

— Что ты делаешь? — сердито спросила я. — Я могла серьезно пострадать. Ты могла сломать мне позвоночник! Зачем ты привязала эту веревку? Я все расскажу.

Слабая угроза, и я думаю, Ундина это поняла. Пока отец лежит в больнице, жаловаться на нее некому.

— Расскажу Доггеру, — добавила я.

— Ха! — был ее ответ. — Доггер все знает. Он помогал мне привязать ее.

Я дернулась, словно меня ударили в лицо.

Доггер? Привязал веревку, чтобы Ундина могла играть в свои дурацкие игры?

Мой мозг отказался размышлять над этим. Это такая же чушь, как если бы фермер пытался завести трактор, пихая сено в бак с бензином.

— Я тебе не верю, — заявила я.

— Это правда, — тихо сказал Доггер. По своему обыкновению, он возник словно из ниоткуда. — Мисс Ундина очень скучала по родине и по матери. Я подумал, если воссоздать что-то оттуда, пусть даже…

— Спасибо, Доггер, — перебила я. — Понятно.

Хотя мне вовсе не было понятно. Наверное, для его предательства имелись веские причины, но я не готова закопать топор войны.

Мать Ундины, Лена из корнуольских де Люсов, приехала с дочерью в Букшоу из Сингапура, перед тем как найти свой прискорбный конец в приходской церкви.

Что человек-обезьяна может иметь общего с Сингапуром — за пределами моего понимания; может быть, эта веревка должна напоминать девочке о фильмах с Джонни Вайсмюллером, которые она смотрела с матерью в более счастливые времена.

Тем временем веревка медленно и укоризненно покачивалась туда-сюда, словно нелепая декорация в одной из тех утомительных детективных пьес, которые ставят в Вест-Энде.

На секунду она напомнила мне о другой веревке, вернее, о веревках, на которых был повешен мистер Сэмбридж в своей спальне в Торнфильд-Чейзе, но не успела я детально обдумать этот вопрос, как мысль ускользнула.

— Мисс Ундина долго ждала подходящего момента, чтобы удивить вас, — добавил Доггер.

— И у меня получилось, не так ли? — закаркала Ундина. — Ну давай же, Флавия, признай это. Я тебя до смерти напугала, верно?

— Да, — согласилась я, — определенно.

Внезапно меня охватило необъяснимое желание схватить эту одинокую маленькую девочку и крепко обнять, но, к счастью, я умею подавлять неадекватные порывы. Кровь де Люсов сильнее, чем сантименты.

«Что со мной происходит, — подумала я. — Размягчение мозгов?»

Может, я скоро превращусь в слюнявую идиотку и меня запрут в высокой башне, как часто случается в английских титулованных семьях?

Хотя тоска по дому принимает разные формы, иногда возвращение страшит куда сильнее, чем жизнь вдалеке. Может, об этой болезни мне рассказывал Доггер? О болезни, лекарство от которой куда хуже, чем сама болезнь?

Я думала не столько об Ундине, сколько о себе самой.

— Пожалуй, я попудрю носик и буду собираться ехать в больницу, — сказала я, отчаянно пытаясь выйти из этой неловкой ситуации.

— Боюсь, сегодня мы туда не поедем, — тихо сказал Доггер. — Главная медсестра считает, что полковнику нужен покой, и доктор Дарби согласен с ней.

Я почувствовала привкус разочарования во рту, более горький, чем желчь и даже чем бруцин или стрихнин, а это две самые отвратительные субстанции, которые известны человечеству.

Меня охватила ярость. Мне показалось, что я вот-вот вспыхну и сгорю дотла. Я едва осмеливалась вздохнуть, чтобы не раздуть огонь.

Где же я взяла силу, позволившую мне с мудрым видом кивнуть, как будто я целиком и полностью согласна? Силу, заставившую меня грациозно подняться по лестнице, словно я Вивьен Ли в напудренном парике, шелках и парче?

Не говорите мне, что чудес не бывает.

Они есть.

Я лежала на кровати, сцепив руки за головой. Когда вы расстроены, иногда в голове вертится дурацкий стишок, и я все время вспоминала глупые строчки.

О Тимбалло! Плывем мы к мечте —
Кто в глиняной плошке, а кто в решете!

Это написал Эдвард Лир, и он был мудрым человеком. Жить в решете — это идеальное описание моей теперешней ситуации. Сам Шекспир не выразился бы лучше.

Вчера на берегу морском
Весь день возился я с песком,
Лопаткой рыл и рыл…

А это Роберт Льюис Стивенсон.

В детстве я думала, что этот детский стишок рассказывает о похоронах на пляже, а потом была глубоко разочарована, узнав, что это просто описание глупой игры в песке.

Криспиан Крампет тоже строил замки из песка, не так ли? В книгах Оливера Инчболда? Как заправский гробокопатель, Криспиан все время орудовал лопаткой.

Например: