Трижды пестрый кот мяукнул

Быстро оделась, время от времени останавливаясь и закрывая рот руками, чтобы не кашлять. Хотя в доме никого не было, за исключением миссис Мюллет, лучше не попадаться.

Закутавшись по макушку в пальто, свитера, перчатки и шарфы и обув тяжелые резиновые галоши, я взглянула на себя в зеркало и увидела там летчика времен Первой мировой войны, который собирается совершить полет на большой высоте.

Это натолкнуло меня на мысль: у меня еще жив старый летный шлем, в котором я вместе с тетушкой Фелисити летала на «Голубом призраке», самолете Харриет. Я нацепила его на голову, застегнула под подбородком и пришла в полную готовность.

Я тихо выскользнула — во всяком случае, настолько тихо, насколько это было возможно для человека, одетого в стиле сэра Эрнеста Шеклтона[30] — в коридор и проникла в лабораторию.

Открыла восточное окно, выходящее на Висто, — на самом деле, это то же самое окно, через которое сюда забрался Карл Пендрака.

Усевшись на подоконник, я поочередно высунула ноги наружу. Если побеги винограда на кирпичной стене выдержали Карла, они наверняка выдержат и меня.

Я закрыла за собой окно и начала спускаться. Ветки жутко скрипели и трещали, как будто я передвигалась по лестнице из старых костей. Хотя это неважно, восточная стена далеко от кухни, поэтому нет опасности, что миссис Мюллет услышит шум.

Я быстро оказалась на земле и пошла в направлении задней части дома. Стена кухонного огорода прикроет меня почти на всем пути к оранжерее, а что касается остальных участков — что ж, просто надо соблюдать осторожность.

К тому же миссис Мюллет не из тех, кто лениво глазеет в окна.

«Я смотрю за «Агой»[31] и горшками, — однажды сказала она, когда я застала ее за тем, как она разглядывала небо. — Но полезно знать погоду, когда пора идти домой, а твой муж посеял единственный зонтик».

Удача была на моей стороне. Я смогла добраться до оранжереи, и сирена со стороны кухни ни разу не включилась.

— Давай, «Глэдис», — настойчиво сказала я. — Хватит бить баклуши.

Не то чтобы она была к этому склонна. «Глэдис» знала, что я шучу.

Мы в буквальном смысле проталкивались на запад, я таранила ею снежные сугробы, чередующиеся с участками сверкающего льда, а «Глэдис» все время стонала, словно древняя вдовствующая герцогиня, которую силой волокут по полям.

Это наша игра. «Глэдис» любит притворяться, что ее похитили. Я знала, что ей весело, и поскольку это помогало убить время до того момента, как мы окажемся на дороге, я ей не мешала.

Наконец, спустя милю или около того, я перетащила ее через последнюю канаву и поставила на то, что в принципе должно быть бетонным шоссе, но сейчас представляло собой дорогу из смерзшегося снега и льда, ведущую в сторону Хинли.

К счастью, пока мы тряслись на запад, нам почти никто не встретился. Редкие машины, ехавшие на восток, негромко гудели, давая знать о своем приближении, но кроме них, нас сопровождал только встречный ветер и хруст ледяной крошки под шинами «Глэдис».

Ну и неделя!

Чтобы не думать об отце, я начала размышлять о неприятном деле Оливера Инчболда, он же Роджер Сэмбридж. Хотя я уверена, что нашла разгадку преступления, я сомневалась, было ли преступление вообще.

Признают ли Карлу Шеррингфорд-Кэмерон виновной в убийстве? Если так, ее тетю Луизу Конгрив признают соучастницей? Знала ли Луиза тем утром, уезжая в Лондон, что ее сосед — назовем его так — мертв?

Почему Оливер Инчболд после многих лет признания и успеха решил сымитировать свою гибель и скрыться от мира? Ему угрожали чем-то? Может быть, его жена и мать Хилари все еще жива? И он сымитировал смерть, чтобы его не разоблачили? Или он устал он собственной известности?

У меня путались мысли. Я могла бы придумать миллион объяснений, но не хотела.

Полагаю, что идеальное преступление — настолько же редкая вещь, как и идеальное решение. В реальной жизни мы никогда не можем расставить точки над всеми и или собрать все то, что мы считаем уликами.

Реальная жизнь — сущая путаница, и не стоит об этом забывать. Надо научиться не ждать от нее слишком многого.

Когда я передала дело инспектору Хьюитту, я испытала некоторое облегчение, получив возможность заняться своей жизнью. Может быть, в один прекрасный день они с Антигоной пригласят меня на чай, и он заполнит пробелы в деле Оливера Инчболда.

Но даже если нет, я все равно довольна. Я сделала все, что могла.

Температура падала, очки заиндевели. Я протерла стекла рукавом, но бесполезно.

Я почти ничего не видела, поэтому в конце концов мне пришлось поднять очки и подставить лицо ветру и снегу.

Каждый приступ кашля вырывался из меня маленькими белыми облачками, напоминающими дым от выстрелов из винтовки в вестерне.

А потом, слава богу, показался Хинли, и на фоне сильного снегопада силуэты его здания напомнили мне кости динозавра, наполовину закопанного в землю.

Наконец мы с «Глэдис» добрались до центральной улицы. Больше всего на свете мне хотелось спешиться, ворваться в ближайшую чайную и схватить горячий тост и чашку дымящегося чаю. Как я жалела, что уехала из Букшоу, не позавтракав.